Гарри Кемельман - В воскресенье рабби остался дома

Они пили чай и кофе с пресным печеньем — вечером начинался Песах. Артур Нуссбаум, как всегда, проталкивал свой любимый проект.

— Послушайте, друзья, нет никакого смысла просто держать все эти бабки в банке…

— Проценты набегают…

— А цены каждый год растут вдвое и перекрывают их. Все уже понимают, что рано или поздно мы их заменим, эти стулья. Если бы мы начали сразу, как только эти деньги нам завещали, уже половину мест, вплоть до центрального прохода, заменили бы. А в этом году денег хватит на треть, не больше.

— Ну, это совсем уже бред! Часть мест — одни стулья, часть — другие. Жуткое зрелище. Женщины нам такое устроят…

— Ну и пусть. Да как вы не поймете, — убеждал Нуссбаум, — когда они это самое зрелище увидят, они из кожи вон вылезут, чтобы и остальные заменить.

— Да? Из-за постоянных мест скандал еще не закончился, а теперь еще и вся первая треть храма будет с великолепными новыми стульями…

Стоявший поблизости рабби пробормотал:

— А почему это должна быть первая треть? Почему не начать замену стульев сзади? — Тут он заметил, что Пафф выходит из часовни, извинился и ушел.

Нуссбаум услышал замечание и повторил его другим.

— Он что, шутит?

— Это еще хуже. Это уж наверняка у всех вызовет раздражение.

— Наши постоянные места раздражают больше, — заметил доктор Эдельштейн. — Сделайте сзади мягкие сиденья, и можете сажать меня туда прямо сейчас.

Ирвинг Каллен кивнул.

— В чем-то ты прав, Док. Мне-то все равно. Я толстый, но держу пари, что мой старик действительно оценит это.

— Если хорошенько подумать, — медленно произнес Нуссбаум, — это просто справедливо.

Бреннерман внезапно расхохотался.

— Ей-Богу, Нуссбаум, вы правы, рабби придумал идеальное решение!

Все посмотрели на него.

— Вы что, не поняли, мальчики? Передние ряды для ихэс [38] Ихэс — см. сноску на стр. 44 — примечание № 24. , задние — для тухэс [39] Тухэс ( идиш ) — задница. . Выбирайте! — Он заметил Горфинкля и, все еще громко хохоча, пошел поделиться с ним новостью.

Рабби окликнул Паффа и провел его в боковой коридор. Когда они отошли достаточно далеко, он сказал:

— Я читал ваше заявление в полиции, мистер Пафф. Судя по именам людей, которых вы указали как своих партнеров по коммерческой сделке, я подозреваю, что вы интересовались Хиллсон-Хаус в качестве возможного места для нового храма.

Пафф усмехнулся.

— Правильно, рабби, но теперь об этом, конечно, и речи быть не может. Мы оставили это дело. Я вообще-то собирался сообщить вам, но Беккер сказал, что вас это все равно не заинтересует.

— Все в порядке, — поспешил заверить его рабби. — Меня это не интересовало и не интересует. Я просто хочу разобраться в некоторых деталях самого происшествия. Вы заявили в полиции, что снизили скорость, когда подъехали к Хиллсон-Хаус, и затем поехали дальше. Это правильно?

— А что?

— Вы не останавливались?

Пафф задумался.

— Может, и остановился на мгновение.

— Вы абсолютно уверены, что не останавливались намного больше, чем на мгновение?

— К чему вы клоните, рабби?

— Я предполагаю, что вы останавливались на длительное время, возможно, на пятнадцать-двадцать минут или даже больше.

— Почему вы так считаете?

— Потому что при существующем положении вещей ваше заявление выглядит неправдоподобно. Сегодня утром по дороге к храму я проехал мимо Хиллсон-Хаус. Там прямой отрезок дороги, никаких поворотов, ничто не закрывает обзор. Даже в грозу, задолго до того, как вы подъехали к Хиллсон-Хаус, с какой бы стороны вы ни приближались, вы могли увидеть, ждет там кто-нибудь или нет. Следовательно, вам не было никакой нужды снижать скорость. И так как вы собирались встретиться там с кем-то, я полагаю, что вы ждали хотя бы пятнадцать минут.

— Хорошо, предположим, я ждал?

— Тогда полицию может заинтересовать, почему за это время вы не вошли в дом.

— Я не входил. Клянусь, что не делал этого, рабби.

— Почему?

Пафф выглядел потерянным.

— Сам не знаю, если честно. Я был там несколько раз, днем все это место выглядело страшно привлекательным. А в тот раз было темно, шел дождь, и мне просто не хотелось входить одному.

— Тогда почему вы не сказали в полиции правду?

— Все просто, рабби. Я уже слышал, что там нашли Муза. Он у меня работал, значит, я его знал. Если бы я сказал, что стоял возле дома около получаса, начались бы вопросы: Слышал ли я что-нибудь? Видел ли я что-нибудь? Почему я не вошел? Нет-нет, я не хотел оказаться замешанным.

— Вот как раз теперь-то вы и замешаны, должен сказать. На вашем месте я бы пошел в полицию и сказал, что вы хотите изменить свое заявление.

— Но это означает, что я лгал, и будет выглядеть подозрительно.

— Будет выглядеть намного подозрительнее, когда они сами все узнают.

Пафф вздохнул.

— Думаю, что вы правы, рабби.

Дома рабби застал Лэнигана.

— Я думал, что эти ваши утренние молитвы длятся примерно полчаса, — пожаловался шеф полиции.

— Потом было угощение, — сказал рабби, — а потом я зашел навестить больного — заповедь милосердия. Сожалею, что вам пришлось ждать. Вы по делу или чисто по-дружески?

Лэниган усмехнулся.

— Пожалуй, в моих визитах всегда есть немного и того, и другого. Я так понимаю, рабби, что организуется комитет защиты Дженкинса. Вы что-нибудь об этом знаете?

— Да, я знаю об этом. А вы что, против?

— Оно конечно, каждый человек имеет право… Да, я против! Я знаю этого Донохью. Он наделает много шума и, вполне возможно, создаст в городе обстановку, которую мы будем расхлебывать много лет. А Дженкинсу это ничего не прибавит. Будет просто куча громких слов насчет социальной справедливости, прав неимущих и Бог знает чего там еще. И при этом они никак не повлияют на судебное разбирательство, потому что Дженкинса будут судить справедливо, вне зависимости от того, черный он, белый или зеленый в желтую крапинку.

— Не уверен. Разве вы отнеслись к нему беспристрастно? Мне кажется, вы уже приняли решение, что он виновен…

— Не я решаю, виновен он или нет. Это дело судьи и присяжных. Но у меня, естественно, есть свое мнение. Я вел себя с ним честно во всех отношениях. Вы присутствовали, когда я допрашивал его. Я его запугивал? Я почти умолял его взять адвоката. Он не захотел.

— Но вы непроизвольно приняли то, что указывает на его виновность, за истину, а то, что предполагает его возможную невиновность, за кучу лжи.

— Из доступного материала всегда приходится выбирать, чему верить, а чему нет. Это вы понимаете. Возьмем утверждение Дженкинса, будто на той стороне дороги примерно двадцать минут стояла какая-то машина…

— Это правда.

— Что вы хотите этим сказать?