Себастьян Фитцек - Я – убийца

Лаура проглотила жвачку и снова включила микрофон.

– Очень хорошо, ты отлично справляешься, Симон. Сейчас будут последние вопросы, и мы закончим. Но ты снова должен говорить правду, ладно?

– Без проблем.

– Что тебе подарили на день рождения?

– Кеды.

– Что еще?

– Сеанс гипноза.

– У доктора Тифензее?

– Да.

– Это подарок Карины?

– Да.

– Тебя загипнотизировали?

– Не знаю. Думаю, я уснул раньше.

– Откуда ты это знаешь?

– От Карины и доктора. Но вы сами можете это проверить.

– Как это? – Лаура удивилась не меньше комиссара Брандмана. На такой ответ они не рассчитывали.

– Доктор Тифензее заснял весь сеанс на видео. Вы можете посмотреть запись.

– Хорошо, спасибо за совет. Что произошло, когда ты проснулся?

– У меня в голове остались эти воспоминания.

– Какие?

– О трупе. В подвале.

– А раньше у тебя уже были эти воспоминания?

– Нет.

– При тебе кто-то упоминал имя Гаральд Цукер?

– Нет.

– Кто сказал тебе, что ты должен пойти на фабрику?

– Никто. Я спросил у Карины, может ли она организовать для меня адвоката.

Мюллер быстро взглянул на Брандмана, который не отрываясь смотрел на монитор. Пока ни единой красной вспышки.

– Зачем тебе нужен адвокат?

– Я хочу пойти в полицию. Я совершил что-то плохое. И должен признаться. Но в фильмах сначала всегда требуют адвоката.

– Хорошо, мы почти закончили. А теперь мой самый важный вопрос, Симон: ты убил человека?

– Да.

– Когда это было?

– Одного пятнадцать лет назад, другого через три года.

Мюллер сделал шаг к монитору, словно у него неожиданно развилась близорукость.

– Симон, сейчас я попрошу тебя подумать о всех людях, с которыми ты говорил в последние недели и месяцы. Не важно, в больнице или в другом месте. Думай о Роберте Штерне, Карине Фрайтаг, докторе Тифензее, твоих врачах, о ком угодно. Кто-нибудь из них просил тебя рассказать нам эту историю?

– Нет. Я знаю, вы думаете, что я вру. – Голос Симона звучал устало и из-за этого казался скорее грустным, чем возмущенным. – Что я корчу из себя кого-то. Что я просто повторяю то, что другие мне подсказывают.

Лаура и Брандман поймали друг друга на том, что кивают, соглашаясь с мальчиком.

– Но это не так, – продолжал Симон. Его голос становился громче. – Это был я. Я убил. В первый раз пятнадцать лет назад. Первого мужчину я зарубил топором, а второго задушил. Потом были еще другие, но я точно не знаю сколько.

Лаура повернулась к Брандману и Мюллеру и потрясенно покачала головой.

То, что показывал ее монитор, было просто непостижимо.

Незакрытая входная дверь в Берлине – обычное дело, если это дверь частной медицинской практики. Чего не скажешь о пустом ресепшн и комнате ожидания. Штерн подавил свой инстинкт самосохранения, вошел в кабинет и громко позвал психиатра.

– Здесь кто-нибудь есть? Доктор Тифензее? Вы тут?

Уже стеклянная подсвеченная табличка при входе не соответствовала привычным стандартам. Медицинские работники обычно заявляют о себе по-другому. Да и внутренняя обстановка значительно отличалась от всех других медицинских практик, в которых довелось побывать Штерну. Начиная с комнаты ожидания, оформленной в английском сельском стиле, где пациенты могли удобно устроиться в вольтеровских креслах.

Штерн вытащил сотовый и набрал номер, который ему дали в справочной. Через несколько секунд из одной из дальних комнат донесся телефонный звонок. Через десять гудков влючился автоответчик. Штерн слышал глубокий голос психиатра одновременно из телефона и, с небольшой задержкой во времени, где-то шагах в двадцати от себя.

Посередине коридор резко изгибался и поворачивал налево. Штерн завернул за угол, и голос Тифензее на автоответчике стал громче. Врач как раз сообщал свои часы работы. Сегодня суббота. Прием только по договоренности.

Может, у него как раз пациент? Поэтому он не подходит к телефону?

Штерн постучал в первую закрытую дверь, за которой, как ему казалось, находился уже умолкнувший автоответчик. Когда никто не ответил, он вошел и сразу узнал комнату, которую Симон описывал сегодня утром. На полу лежал светло-голубой спортивный мат. Все было чистое и аккуратное. Несмотря на тусклый осенний свет, который с трудом пробивался сквозь окна, комната излучала приветливое, располагающее к себе обаяние.

– Здесь кто-нибудь есть? – еще раз позвал Штерн. Потом обернулся, услышав глухой стук в соседней комнате.

Что это было?

Шум повторился – деревянный звук, как будто кость упала на пол. Штерн выбежал обратно в коридор и остановился перед следующей дверью. Повернул вниз изогнутую латунную ручку. Бесполезно. Комната была заперта.

– Доктор Тифензее? – Штерн присел и заглянул в замочную скважину. Через несколько секунд его глаза привыкли к свету: настольная лампа психиатра стояла неудачно и ослепляла Штерна. Он поморгал, потом отчетливо увидел опрокинутый стул, лежащий спинкой на паркете. В первый момент Роберт еще не был уверен, что за тень шевелилась на полу, как колышущаяся на ветру штора. Но когда он услышал хрип, уже не раздумывая схватился за дверную ручку и что было силы потряс ее. Бесполезно. Тогда навалился на дверь. Раз. Еще раз с разбега. Лакированная панель из соснового шпона задрожала, шарниры застонали, и с четвертой попытки сопротивление было сломлено.

Штерн услышал громкий хруст – и, порвав рукав пиджака о какую-то длинную щепу, неуклюже ввалился вместе с сорванной дверью в респектабельный кабинет.

«Пожалуйста, только не снова!»

Штерн прикрыл рот рукой и уставился на ноги Тифензее. Одетые в светло-серые, тщательно выглаженные фланелевые брюки, они судорожно дергались в метре от пола. Штерн поднял глаза. Ему захотелось тут же отвернуться. Он с трудом мог смотреть в болезненно вытаращенные, вылезшие из орбит глаза, которые вдруг в каком-то отчаянии поймали его взгляд. Но что действительно будет отныне преследовать Штерна в ночных кошмарах, так это руки психиатра. Пальцы Тифензее все время соскальзывали с проволочной петли, которая впивалась ему в шею.

Крюк под самым потолком, украшенным лепниной, предназначался для тяжелых люстр. Поэтому он легко выдержал вес рослого врача.

Штерн потерял драгоценные секунды, пока поднимал стул. По какой-то необъяснимой причине врач висел слишком высоко. Его ступни не касались сиденья стула, с которого он спрыгнул.

Или его столкнули?

Штерн хотел схватить врача за ноги, но они слишком сильно дергались. Ему просто не удавалось пристроить их себе на плечи, чтобы затем приподнять тело.

Черт, черт, черт…

– Держитесь! – крикнул он Тифензее, толкая тяжелый бидермейеровский стол, чтобы подставить его под умирающего мужчину, чей хрип становился все тише. Прошло еще несколько секунд, и лишь когда лихорадочные движения психиатра замедлились, Штерн бросил стол. Теперь он сам взобрался на стул, обхватил Тифензее за ноги на уровне колен и приподнял.