Джон Пенн - Смерть майора Черила. Роковой триместр

— Надеюсь, твоя Сильвия не надумает пригласить танцовщиц к обеду… а под конец еще предложит партию в покер.

И ей показалось, что она слышит смех своего мужа.

Вскоре после этого Кворри удалились, и Хью Ройстоун пошел в кабинет. Он чувствовал себя усталым, подавленным, но и взбудораженным в то же время. Он знал: идти спать бессмысленно, он все равно не уснет, а Сильвия, разумеется, не в том настроении, чтоб позволить ему заниматься любовью. Он решил набросать письмо Хилменам.

Письмо более мягкий способ передать дурную весть, чем телефонный звонок, и это даст Джейн немного больше времени, чтобы приготовиться к встрече. В чем бы ни обвиняла его Сильвия, он действительно беспокоился о Джейн. Она была умная девочка, хорошенькая, обаятельная и, до последнего времени, прекрасная помощница в делах школы. Ему становилось тошно при мысли, как поведут себя взбешенные родители, как они могут с ней поступить.

Написать такое письмо было не просто. Он не мог выложить им все напрямик. Надо было подойти к предмету осторожно, но, если написать, что Джейн еще в начале триместра причинила немало беспокойства, Хилмены пожелают узнать, почему не были поставлены об этом в известность раньше. Хью порвал набросок и принялся писать заново.

Про случай в ванной он мог позволить себе не упоминать, но сказать о джине необходимо, пусть не про разбитую на лестнице бутылку, но про сцену во время экзамена — непременно. Именно тогда все открылось, и умолчать об этом не было возможности. Во всяком случае, с Хилменами, пожалуй, лучше уж быть откровенным, они без сомнения захотят узнать, каким образом их дочь достала в колледже джин. Немного поразмыслив, Ройстоун написал: «Мисс Дарби, ее преподавательница английского, послала Джейн к себе за какою-то книгой, Джейн увидела бутылку джина и поддалась искушению взять ее, надеясь, что…»

Ройстоун опять остановился, вздохнул, скатал лист в шарик и бросил в корзину для бумаг. Нет, и это не годится. Выглядит как обвинение Пауле, будто она держит на виду бутылки спиртного, — а уж это было бы просто непорядочно. Почти все учителя колледжа имеют у себя в квартирах напитки, и ничего противозаконного в этом нет. До сих пор никаких неприятностей из-за этого не возникало.

Вдруг ему пришла в голову идея. Что, если бы связаться с родственницей Джейн, которая посоветовала отдать девочку в Корстон и сама приезжала знакомиться с колледжем… Ее можно было бы настроить, чтобы она выступила как добрый посредник. Она помнилась Ройстоуну приятной, сердечной женщиной, которая могла бы помочь девочке… Вот только он не записал ее фамилии. Во всяком случае, не Хилмен.

С нею, конечно, должна была вестись какая-то переписка — и Ройстоун некоторое время просматривал папки на столе Фрэнсис, однако запутался и решил отложить поиски. Утром Фрэнсис сама отыщет то, что ему нужно, и он непременно свяжется с родственницей Джейн. Благодаря этой родственнице может разрешиться множество проблем.

Оставался все же вопрос, кто отец ребенка. Был ли это кто-нибудь из учащихся Корстона или даже, избави Господи, из учителей? Джейн должна будет назвать его. И что тогда? Еще одно исключение? Еще пара разгневанных родителей? Ройстоун чертыхнулся про себя. Ужасный триместр. За всю свою карьеру он не мог припомнить другого такого периода, когда бы обрушилось сразу столько бед. Те радужные надежды, с которыми начинали этот триместр, каким-то образом еще усугубляли нынешнюю ситуацию.

Было уже два часа пополуночи. Зевая, Ройстоун вернулся в свою квартиру. Сильвия спала. Дышала она тяжело и не шевельнулась, когда он включил ночник со своей стороны кровати. Хью понял, что Сильвия приняла снотворное. Она выглядела ужасно усталой, и он, понимая, что вставать ему через считанные часы, не захотел утром тревожить ее, поэтому взял будильник и пижаму, выключил свет и пошел спать в другую комнату.

Пальцы Ройстоуна коснулись кафельной стенки бассейна. Он повернулся, оттолкнулся от стенки, испытывая приятное возбуждение от стремительного рывка, и поплыл так быстро, как мог, еще и еще ускоряя темп. Это была сегодня его последняя дорожка, и он испытал что-то вроде торжества, когда пришел к финишу и ухватился за бортик. Он запыхался, но знал, что плавал хорошо, хотя и мало спал в эту ночь. Было совершенно не важно, что вокруг нет восхищенных зрителей; он был в полном согласии с собой, абсолютно расслабившийся и абсолютно бодрый. Рывком выйдя из воды, Хью побежал в душ.

Через пятнадцать минут он был у себя на кухне; на плите запел чайник, Хью заварил чай, сразу же налил и в чашку Сильвии — некрепкий, чуть-чуть молока, без сахара. Положил на блюдце пару печений «розмари», которые она особенно любила.

Шторы в спальне были еще задернуты, но погода в этот день выдалась такая хорошая, в голубом небе так сияло солнце, что в комнате было достаточно светло, и Ройстоун сразу увидел — постель пуста. Сторона, на которой он спал обычно, была нетронута и аккуратно прикрыта, другая сторона осталась неубранной, одеяло было отброшено к ногам.

Хью Ройстоун поставил чашку и блюдце и вышел в коридор.

— Сильвия! Где ты? В ванной? Я принес тебе чай.

Ответа не последовало. Дверь в ванную была распахнута настежь. Квартира была невелика, и Ройстоуну не потребовалось много времени, чтобы убедиться: Сильвии нет. Наконец он пошел в кабинет, уже поняв, что Сильвия отправилась на одну из своих длинных одиноких прогулок.

Он увидел конверт на письменном столе сразу, как только открыл дверь в кабинет. Письмо было коротким:

Дорогой Хью,

надеюсь, это будет не слишком сильным ударом, но я собираюсь поймать утренний автобус на Оксфорд, потому что решила покинуть Користон — и тебя. Думаю, ты догадываешься почему, хотя сама я как-то не слишком уверена. Единственное, в чем уверена, — я больше не в силах выносить этот ваш Корстон, по крайней мере, сейчас. Возможно, это не навсегда.

Даже надеюсь, что не навсегда. И я обещаю давать о себе знать, так что, пожалуйста — пожалуйста! — не пытайся меня искать. Если кто-нибудь спросит — кто-нибудь из попечителей в этот ваш День учредителя, скажи… можешь сказать им, что мне нужно было срочно уехать к больной подруге.

С любовью,

Сильвия.

Следующую неделю, даже две, Хью Ройстоун провел как в тумане. Жестоко оскорбленный тем, что Сильвия бросила его, он подчинился ее просьбе и не делал никаких попыток ее найти. Он приносил извинения, лгал, скрывал свое горе за кипучей энергией, твердо решив, что никто не узнает правду. Слишком хорошо он представлял себе те комментарии, какими обменивались бы старшие воспитанники, эти юнцы и девицы, — да и кое-кто из педагогов, — если бы узнали, что молодая жена директора оставила его с носом.