Иван Дмитриев - Все стороны злосчастной медали

— Посиди пока, — сказал Ганс и скрылся за дверью.

Я был в состоянии держаться в сознании и потому сидел и плавал в болотистом рассудке. Через минуту Ганс вернулся с человеком, глаз которого был закрыт массивной повязкой.

— О, и ему досталось, — произнес человек.

— Да, его отравили и хотели куда-то увезти. Или добить.

— Я скажу доктору, чтобы готовил капельницу, — ответил человек и ушел.

— Ну что, братец, — говорил Ганс, — Будем жить. Вертен теперь пират.

— Йо-хо-хо, — ляпнул я и отключился.

Мне приснилось, что я лечу с моста.

Получилось открыть глаза. Уже хорошо.

Я лежал на просторной кровати, и откуда-то сверху спускалась капельница, кончавшаяся в моей руке. Я чувствовал тяжесть в ногах и невесомость в остальном теле. Это странное ощущение. Я осмотрел комнату, в которой находился. Очевидно, я был у кого-то дома и, судя по всему, этим кем-то был Вертен.

В комнате, под самым потолком, висели часы, и я с апатичным видом наблюдал за минутной стрелкой. Через полчаса содержимое капельницы иссякло, и спустя еще две минуты в комнату вошел человек невысокого роста в коричневых очках и золотистой бородкой на подбородке.

— Как себя чувствуете? — спросил он, меняя капельницу.

— Непонятно, — ответил я.

— Так и бывает, — посмеялся он и ушел.

Еще некоторое время спустя зашел Вертен.

— Добрый день.

— Очень добрый, — ответил я, глядя на его повязку.

— Ну да, — сказал он, заметив это, — Нам не повезло. Бранн пошел в атаку первым. Это война.

— Я заметил. Что стало с городом? Где полиция вообще? Знаете, как пришли за мной? В кафе! Выгнали всех людей и хотели брать. Что не так с этим городом?

— Ха-а… — протянул Вертен, — Всегда так было. Последние десять лет точно.

— Ну да, как раз тогда, когда меня не было, — перебил его я.

— Людям не важно, что происходит, пока их не трогают. Пока у каждого есть дом, еда, семья. Они сидят и делают вид, что кроме их четырех стен вокруг ничего нет. То, что происходит вокруг, — это вообще не про них, не их дело. Мы невольно создали поколение амёб-эгоистов. Дальше будет то же.

— Я догадывался. А полиция?

— Здесь не сильно сложнее. Коррупция. Десятки тысяч долларов в месяц уходят на это. Нас не трогают, а если бы и тронули, не оправились бы потом от удара. Полиция занята мелкими и средними делами. В крупные не лезут.

— И что, везде так?

— Почти везде. На востоке это всё пока на уровне преступности, но на западе у наших друзей есть связи в политике.

— Под колпаком. Забавно, — ответил я и пошевелился.

— У меня информация по Бранну, — вдруг сказал Вертен.

— Ага.

— Это гад сидит в Польше. Он боится сюда соваться по понятным причинам. Тем не менее, нас кто-то потрепал.

— Я вижу.

— Ему так или иначе придется вернуться сюда. На рынке Европы давно уже работают мексиканцы и колумбийцы. Их зоны влияния сейчас на западе, но и до нас недалеко. Мой источник сообщил, что у них нет особых препятствий, чтобы торговать здесь.

— Ну да, кроме Бранна.

— Который в Польше. Так или иначе, пока команды из центра не будет, мы не пустим кого-то на эту территорию. Мы вынудили поляков сократить трафик. И Бранну нужно вернуться и наладить с нами контакт, чтобы их не выдавили с этого рынка.

— Интересно он контакт налаживает, — ответил я, глядя на капельницу.

— Ему ничего не остается, кроме как избавиться от меня и тех, кто мешает стабилизировать рынок. Когда придут мексиканцы, будет поздно. Поэтому он не будет сидеть сложа руки.

— Я думал, только в Штатах такая ерунда.

— Такая ерунда по всему миру.

— А что ему нужно от меня? — поинтересовался я.

— Деньги. Разумеется, деньги. Война дорого обходится.

— А я думал, у нас по любви, — сказал я и откашлялся, — Сколько мне еще так лежать?

— Доктор говорит, до завтра. Мы не будем выкуривать Бранна, да и сил нет для этого. Он сам должен вернуться сюда. Как только это произойдет, нужно действовать. Медлить уже нельзя. Отдыхайте, Лео, — сказал Вертен и вышел.

Я поёрзал на кровати, потому что лежать было неудобно. На тумбочке слева от меня лежал телефон, часы и бумажник. Я дотянулся до телефона и набрал номер отца, который помнил наизусть:

— Привет, пап.

— Здравствуй. Где всё пропадаешь?

— Дела. Послушай, есть серьезное предложение. Вам с мамой нужно решить до завтра. Я предлагаю уехать ко мне, в Штаты. Я куплю вам дом.

— Это… — отец помедлил, — Тяжело так сразу решить. Что-то случилось? Почему вдруг ехать?

— Скоро здесь станет жить не так хорошо, как раньше. Да и что тут делать?

— Ладно… Поговорим и перезвоню.

Нужно было связаться с Нэдом. А номера не было. Я посмотрел на часы. Двенадцать. Звонить в офис смысла нет. Никого там не будет еще пару часов. И где я возьму даже номер офиса? Я вспомнил, что Фред из Мангейма чудным образом мог бы помочь с поддельными паспортами в случае отступления. Но и его номер канул в лету…

Внезапно вошёл Ганс, немного хромая.

— А где костыль? — пошутил я.

— Ха-ха.

— Почему ты хромаешь?

— Если помнишь, — сказал Ганс, садясь в кресло сбоку, — Во мне была пара дырок, а тут еще семьдесят килограммов на себе таскать, ой и ай.

— Спасибо. Я обязан тебе жизнью.

— Когда ты позвонил и орал в трубку, я думал, ты напился до чёртиков. Ну, почти угадал. Не за что.

— Что будем делать дальше?

— А что делать? Сидеть здесь. Сам видишь, походы куда-то недешево обходятся даже Вертену.

— Как он так?

— Ездил по своим точкам. У последней его ждали. Все охранники в минус. И у него нет глаза.

— Жуть.

— Ага, там кость аж… — Ганс начал показывать фигуры руками.

— Ну хорош уже! Лучше давай обсудим вот что, подвинься ближе.

— Угу, — сказал Ганс, когда был рядом.

— Уверен ли ты, что Вертен нас просто так отпустит, когда всё закончится?

— Знаешь, — Ганс помедлил, — Я не думаю, что у нас есть шансы. У тех, кто ввязывается в это дерьмо, их априори нет.

— А если сбежать, пока не поздно?

— И куда ты побежишь? Обратно в Штаты? У преступных сообществ хорошие связи. Вертен скажет, что в Германии ты нагнул всех на деньги, и там, за океаном, тебе не дадут покоя. А узнают, сколько у тебя на счетах… В общем, лучше остаться здесь.

— Какой смысл помогать Вертену, если нам конец уже заранее?

— В том и дело. Если помощь будет продуктивна, он сможет принять нас. Обеспечить работой.

— Пока-пока, Соединенные Штаты, — буркнул я, отвернулся и замолчал.

Наступило молчание, но я слышал удары сердца на барабанной перепонке.

— Ганс, ты в состоянии передвигаться по городу? — спросил я.

— Ну… Если очень надо, могу.

— Съезди к Эрике, вдруг она дома. Скажи ей, что я сожалею. Другого тут не придумать.