Гарри Зурабян - Гекатомба

Женщина, холодная и страшная, как прорубь, сортировала человеческие беды и горе. Мы тонули в ее ледяных глазах, слезами и словами цепляясь за острые торосы ее души, а она деловито и спокойно прижигала нас своим властным клеймом: "допущать к сиятельному вельможе", "не допущать". В какой-то момент мне показалось, что я вижу ее в перекрестье оптического прицела. Но она это не почувствовала. Я не хочу жить в одном городе с "поводырем", который не чувствует, не слышит тех, кого он ведет. Это - мой город! В нем стало слишком много "поводырей". И слишком много рабов, когда-то родившихся свободными.

Раб от рождения не страшен.

Опасен раб, познавший свободу и однажды лишенный ее.

... Могу ли я стать чьим-то ВОЗМЕЗДИЕМ?..

После отпуска, последовавшего за скромной свадьбой, Осенев вышел на работу в редакцию. Первый день дался ему с трудом: замучили коллеги и, не умолкая, звонил телефон. Главным образом, всех волновало его житье-бытье с Аглаей. Родители - Димкины и его жены - постарались сделать все возможное, чтобы "дети" с первых дней почувствовали их поддержку, уважение и понимание. Дмитрий знал, насколько нелегко было его родителям смириться с выбором сына. Но мать и отец, после встречи с Аглаей, настолько оказались ею очарованы, что намечавшиеся напряженнось и неприятие угасли, не успев разгореться. Тихомировы же окружили Димку таким вниманием и любовью, словно не Аглая была их дочерью, а он - сыном. Кроме того, обоих родителей объединила одна, но "пламеная страсть" - внуки и ... побольше.

До встречи с Осеневым Аглая не была затворницей, но вела достаточно замкнутый образ жизни, общаясь, в основном, с Тихомировыми, двумя-тремя друзьями и дуэтом Кассандра-Мавр. Дмитрий же, в силу профессии, имел обширные связи и знакомства. Он понимал, насколько непросто будет жене адаптироваться к его окружению, ритму жизни и проблемам. Расписавшись, они, по обоюдному согласию, организовали маленький семейный вечер, на котором присутствовали только родители, несколько близких друзей и свидетели. Со стороны Аглаи - Татьяна, со стороны Дмитрия - Юрка Звонарев. Последний работал в отделе уголовного розыска горуправления Приморска. "Закрытый характер" главного события в жизни "беспредельщика пера" Осенева, лишь подогрел и обострил интерес к его второй половине. Среди коллег и многочисленных знакомых на этот счет гуляли невероятные слухи, строились догадки, а самые азартные рискнули заключить пари. Одним словом, прежде нараспашку жизнь Осенева неожиданно оказалась окутана тайной, проникнуть в которую желал весь околожурналисткий и, не только, бомонд Приморска.

Поэтому первый день после отпуска Димка охарактеризовал, как "пресс-конференцию со стриптизом". Он впервые оказался в роли "обратной стороны". Его расспрашивали, ему звонили, но после доброжелательных поздравлений неизменно следовали вопросы - умные и глупые, беспардонные и остроумные, ставящие в тупик, либо вызывающие едва сдерживаемое раздражение. К концу рабочего дня Осенев почувствовал себя зверски избитым, бесчеловечно затравленным и безжалостно распятым. Он нетерпеливо поглядывал на часы, желая только одного - дождаться пяти часов, сорваться с места и в считанные минуты оказаться у ворот старого домика, за стенами которого ждали его женщина, его кошка, его собака.

Медовый месяц, сентябрь, они вчетвером провели в доме Аглаи. Под страхом смертной казни туда было запрещено появляться всем без исключения. На этот счет Осенев выразился достаточно откровенно: "Убью любого, кто вломится!" Однако, месяца ему не хватило, запрет был продлен, с одним лишь исключением - вновь подключили телефон. Аглая вошла в его жизнь непознанным континентом. Он так и называл ее иногда "золотая терра инкогнита". Каждый новый день приносил сногшибательные открытия. Однако она, видя его нетерпеливое желание познавать ее, не торопилась открывать перед ним свои, блистающие светом озарения, и темные, уходящие в бездну, миры.

Временами, просыпаясь по ночам, он долго лежал с открытыми глазами. В полумраке комнаты, затопленной наводнением лунного сияния, разглядывал спящую Аглаю. Боясь разбудить, осторожно притрагивался к ее волосам, погружая пальцы в притушенный ночью блеск огненного, шелковистого водопада. Из сада, сквозь раскрытое окно, в комнату бесшумно падали капли тонкого аромата спелых яблок, отцветающего цветотравья. Он наслаждался этими ночами, с их настороженной тишиной, размытыми очертаниями предметов, неясной тревогой, заключенной в неузнанных шорохах, которые пронзали мозг, вызывая в нем фантастические, ирреальные видения.

Его возбуждал запах и голос ночи. Из глубин подсознания, из памяти хромосом пробуждалось и рвалось наружу его первобытное, дикое естество. Он чувствовал себя наполненным до краев восторгом и страхом, одержимостью и смирением, бунтом и умиротворением. С тех пор, как он встретил Аглаю, невольно попав под ее влияние, Димка стал замечать вещи и явления, которым ранее не придавал в жизни абсолютно никакого значения.

Вот и теперь, сидя в кабинете, ожидая окончания рабочего дня, бестолкового и шутоломного, Осенев совсем не испытывал прежней радости от того, что завтра ему вновь возвращаться сюда: читать письма, готовить в номер материал, мотаться по городу, встречаться с людьми, - одним словом, выполнять косметические операции по приданию человеческому обществу "а-ля двадцатый век" сколько-нибудь удобоваримого облика. Зазвонил телефон. С кислым выражением лица он нехотя поднял трубку.

- Осенев, слушаю, - голос усталый и безразличный.

- Звонарев, докладываю.

- И ты, Брут?

- Достали? - понял Юрка. - А как ты хотел? Слава, брат, вещь утомительная. - И ехидно осведомился: - Доступ к телу продолжается? Я не опоздал?

- Юрка, - уже смягчившись, поинтересовался Димыч, - ты вообще-то в курсе, что в жизни не только трупы встречаются, но и живые люди?

- Я живых людей престал замечать, когда в угрозыск пришел. Нет их, живых, Димыч. Только трупы - живые и мертвые.

- А ты тогда кто?

- Я? Мент поганый! - бодро откликнулся друг.

- И что тебе, мой самый лепший и поганый мент, от меня надо?

- Поговорить.

- А санкция прокурора у тебя есть?

- Ага, - засмеялся Юрка, - "Макаров" его фамилия. Устроит?

- Ладно, хорош трепаться. Я уже пошабашил и рву когти, пока меня Альбина не приработала. Она мне сегодня тайм-аут дала. Так что я уже бегу, а ты давай подгребай к нам, часам к восьми. Пойдет?

- Если все тьфу-тьфу будет, то да.

- Тогда ждем. Пока.

Услышав гудки отбоя, Осенев положил трубку, собрался и, стараясь незамеченным проскользнуть мимо кабинета главного редактора, вышел на улицу.

Напротив редакции, через оживленную, широкую автомагистраль, располагался Центральный рынок Приморска. Поглядев по сторонам и, не обнаружив засевших в каменных джунглях "вьетконговцев" (гаишников), Димка перебежал на красный свет. Под ярко горящими уличными фонарями, несмотря на сгустившиеся октябрьские сумерки, сидели многочисленные торговки. Прирыночная площадь находилась в стадии реконструкции. Стихийный рынок постепенно вытеснялся белоснежными, отделанными по евростандарту, ларьками. Они являли собой яркий контраст с грязными лужами, ямами, кусками кирпичей и разноцветным бумажным мусором. Но самым разительным образом "оазисы европредпринимательства" отличались от сидящих рядом на раскладных стульях и в самих ларьках бесполых существ, с отечными, обветренными лицами и неизменными сигаретами в руках. Это были торговки, одетые в куртки, ватники, брюки и штаны, сапоги, кроссовки или галоши.