Гарри Зурабян - Гекатомба

Звонарев с интересом посмотрел на Осенева и ухмыльнулся:

- Видишь, Димыч, как все просто, если каким-то боком и тебя коснуться может. О ментах за последние годы столько копий обломали, как и об "интернационалистах": душители мы или спасители? Какую газету ни возьми, какой детектив ни открой, какой фильм ни глянь, - везде одно: генералы продажные, оперы - алкаши, участковые - дауны, следаки - взяточники. Вообщем, сплошная канализация: вонь, какашки, темень и крысы. - Он закурил: - И общество от нас старается держаться подальше. Глазки отвело, нос платочком заткнуло, губки презрительно поджало: "Боже упаси с ментами дело иметь!" А чуть придавили кого, сразу вопль, за стон народный выдаваемый: "Караул! Репрессии! Тридцать седьмой год!"

Однако у меня, Димыч, к нашему ебчеству, с моей стороны забора, тоже вопросов немало накопилось. Только боюсь, что ебчество паралич хватит, если я их задавать начну. Помнишь Славика Истомина, участкового, которому в подъезде трое наркоманов сначала голову проломили, а потом забили насмерть? С первого по пятый этаж одиннадцать мужиков-бугаев в это время дома сидели. Допускаю, один-два, ну три, - испугались. Но одиннадцать?! Или последнее убийство... Человека рядом с гаражами убивали. Стали опрос проводить. Да, вроде слышали, кричал, мол, кто-то "истошным голосом". Но у одного - движок барахлил, у другого - карбюратор, третий - резину менял. И так человек двадцать. Ответь мне: это нормальные люди? Или тоже серийные убийцы? И мафия, "тлетворное влияние Запада" здесь ни при чем. Это - наше, оно в крови у нас. Чужой кто сунется, мы на всю катушку отвязываемся. А друг другу, в своем доме, всю жизнь норовим ножь в спину воткнуть. Убери сейчас милицию из Приморска и скажи: "Народ, все, что сотворишь, законом преследоваться не будет, останется исключительно на твоей совести." И плевал Приморск на свою групповую совесть! К утру город похлеще Хиросимы будет. Да что город! В часы пик дай каждому входящему в автобус ствол и крикни: "Народ, можно!", голову даю на отсечение, - к конечной остановке "труповозка" приедет... - Юра зло глянул на Осенева: - Вот и тебе плевать, что режут "баранов Белого дома", их уже успели в народе окрестить "ББД". Но знаешь, что я тебе скажу: ты мне противнее, чем убийца. Тот хоть нашел в себе силы поднять руку на власть, может, и вправду она его по самую макушку достала. Но опаснее, Димыч, такие, как ты. Характер у тебя - "стойкий, нордический", моральные принципы тебе убивать не велят, живешь ты с законами в ладу, не нарушаешь. Классный ты, Димыч, парень, но... ненадежный. Потому как радостно тебе, что кто-то исполкомовским крысам нож в спину воткнул. Мне тоже эти хари сытые оптимизма в жизни не добавляют, но я против того, когда человеку горло от уха и до уха разваливают. - Звонарев замолчал, стараясь не встречаться с Димой взглядом, затем мельком глянул на часы: - Извини, Димыч, заболтался я с тобой. Пора мне. Давай, будь! - он кивнул смущенному Осеневу. - Аглая спит, наверное, не беспокой ее. Привет ей и спасибо за угощение. Не провожай меня, - бросил он на ходу и поспешно вышел.

Осенев, обиженный и сконфуженный поспешным уходом друга, задумчиво стоял посередине прихожей. Он не слышал, как Аглая подошла сзади и вздрогнул от ее прикосновения.

- Так устроен мир. В нем нет любви. За наше счастье сегодня кто-то вчера заплатил своей болью. Значит завтра наш черед оплачивать чье-то счастье. Люди сами уствновили такой порядок. Мысль, поступок и воздаяние согласно им правят миром людей, но за столько веков они не удосужились это усвоить.

- Ты забыла раскаяние, - подал голос Осенев.

- Раскаяния не существует в природе. Есть жалость по несостоявшемуся ожидаемому результату и желание оправдать эту несостоятельность.

Они вместе убрали остатки ужина, помыли посуду и прошли в комнату. На диване, свернувшись клубками, прижавшись друг к другу, мирно посапывали Мавр и Кассандра.

- Ты устал. Может, приляжешь? - спросила Аглая, усаживаясь рядом с ним и укрываясь пледом.

Он привлек ее, положив голову к себе на грудь.

- Аглая... - Дмитрий не знал, имеет ли право задать ей этот вопрос.

- Если тебя что-то волнует, - она мягко взяла его за руку, - никогда не бойся спрашивать.

- Почему ты не согласилась работать на службу безопасности?

- Не видела в этом смысла, - просто ответила она. - Я бы чувствовала себя несвободной. В любой государственной системе присутствуют ложь, обман, предательство, амбициозность. И уж если я не могу изменить этот порядок вещей, то хочу хотя бы не быть к нему причастной.

- Но ты живешь по законам существующего порядка вещей, значит, уже причастна и к порядку, и к явлениям, ими порожденным.

- Ошибаешься. Я не принадлежала ко всему этому в силу своей слепоты. Люди, подобные мне, никогда всерьез не интересовали ни одно государство. На протяжении многих веков, мы - ущербные, неполноценные. С рождения и до смерти. Мы - аппендикс государства.

Когда я была маленькой, мне в память врезались строки одной песни: "Сегодня не личное главное, а сводки рабочего дня...". Большего абсурда придумать, наверное, было невозможно. Но не в абсурде дело. Дело в том, что мы как раз и были тем "личным", неспособным на "сводки", при том глубинно-личным. Склеенные коробки для вермишели явно не вписывались в выданные на гора тонны зерна, стали и чугуна. Вот только в природе ничего не рождается лишним. Во всем, созданном ею, есть определенный смысл. Если кого-то она обделила слухом, голосом, зрением или движением, то, несомненно, в другом сыпанула выше меры. Но государству в подобных тонкостях разбираться, как правило, некогда. То за мир во всем мире боролись, то с Америкой в догонялки играли. К тому же физическая ущербность иногда предполагает повышенный умственный потенциал. И это тоже качество чисто природное. Оно предусматривает борьбу данного рода за свое сохранение. А кому в государстве нужен повышенный умственный потенциал? В конечном итоге, он всегда сводился к пристальному вниманию со стороны силовых структур. Либо - военно-промышленный комплекс, либо психушки и лагеря.

- Извини, но мне кажется, в тебе говорит обида. Комплекс неполноценности, перешедший в комплекс замкнутости и оторванности от мира. Свою слепоту ты возвела в культ.

- Свою слепоту я довела почти до совершенства, - перебила его Аглая. Дай Бог, чтобы зрячие видели так, как я.

- Согласен, довела. Дальше что? Ведь не самоцель же это? И зачем доводить до совершенства, если нет желания использовать? Не в ладах ты с логикой, Огонек.

- Очень даже в ладах. Ты требуешь от меня логики рядового члена общества, с известным принципом всеобщего равенства. Если у меня что-то есть, я непременно должна поделиться этим с дорогим обществом. Проявить, так сказать, революционную сознательность.