Матильде Асенси - Последний Катон

— Прошу прощения за моё поведение, — вдруг сказал капитан, не опуская взгляда. — Оно непростительно. Мне очень жаль.

Голоса тут же снова загудели, словно ничего не случилось, и Катон завёл тихую беседу с капитаном, который, похоже, внимательно слушал его, хотя на лице его не было написано ни малейших колебаний. Несмотря на свой возраст, Катон CCLVII, несомненно, был личностью, наделённой могуществом и харизмой.

Шаста по имени Уфа, который умел объезжать лошадей, обратился к нам с Фарагом, чтобы дать Кремню и Катону поговорить наедине.

— Почему вы взялись за руки под столом? — Мы с дидаскалосом остолбенели: откуда он это знает? — Это правда, что вы влюбились во время испытаний? — совершенно наивно спросил он на византийском греческом, как если бы его вопрос не был неоправданным вмешательством в нашу личную жизнь. Несколько голов повернулись к нам, прислушиваясь к ответу.

— Э-э… Ну, да… На самом деле… — замялся Фараг.

— Да или нет? — переспросил другой шаста, которого звали Теодрос. К нам повернулись ещё несколько голов.

— Не думаю, что Оттавия с Фарагом привыкли к таким вопросам, — вмешалась Мирсгана, которая «заботится о водах».

— Почему? — удивился Уфа.

— Они нездешние, ты не забыл? Они пришли снаружи. — И она сделала головой не ускользнувшее от меня движение вверх.

— Может, лучше вы начнёте рассказывать нам о себе и о Парадейсосе? — предложила я, подражая непосредственности Уфы. — Например: где именно находится это место, почему вы похищали реликвии Честного Древа, что собираетесь делать, чтобы мы не передали вас в руки полиции… — Я вздохнула. — Ну, знаете, такие всякие вещи.

Один из слуг, наполнявший в тот момент мой бокал с вином, перебил меня:

— Слишком много вопросов, чтобы сразу на них ответить.

— А тебе, Кандас, не было любопытно, когда ты проснулся в Ставросе? — парировал Теодрос.

— Это было так давно! — ответил тот, подливая вино Фарагу. Я начала понимать, что те, кого я приняла за слуг, на самом деле ими не были или по крайней мере не были слугами в обычном понимании. Все они были одеты точно так же, как Катон, шасты и мы сами, и, кроме того, совершенно свободно участвовали в разговоре.

— Кандас родился в Норвегии, — пояснил Уфа, — и попал сюда пятнадцать — двадцать лет назад, правда, Кандас? — тот кивнул, вытирая сухой тряпицей горлышко кувшина. — До прошлого года он был шастой по продовольствию, а теперь выбрал работу на кухнях басилейона.

— Очень приятно, Кандас, — поспешила сказать я.

Фараг сделал то же самое.

— Мне тоже… Но поверьте мне: чтобы узнать настоящий Парадейсос, вам нужно сначала пройтись по его улицам, а не задавать вопросы.

И, сказав это, он удалился по направлению к дверям.

— Может, Кандас и прав, — заметила я, возобновляя разговор и беря в руки кубок, — но прогулки по городам Парадейсоса не пояснят нам, где именно находится это место, почему вы украли реликвии Честного Древа и что собираетесь делать, чтобы не попасть в руки полиции.

К нашему разговору присоединились ещё больше шаст; другие прислушивались к тому, что говорили между собой Кремень и Катон. Стол разделился на две отдельные части.

В ожидании ответов, которые всё не приходили, я поднесла бокал к губам и отпила глоток вина.

— Парадейсос находится в самом надёжном месте мира, — наконец сказала Мирсгана. — Древо мы не крали, поскольку оно всегда принадлежало нам, а что касается полиции, думаю, она нас особенно не беспокоит. — Все остальные закивали. — Семь испытаний — единственный путь, чтобы проникнуть в Парадейсос, и люди, которые их проходят, обычно обладают рядом качеств, которые сами по себе не дают им причинить бесполезный вред просто так. Вы трое, к примеру, тоже не могли бы это сделать. Вообще-то, — весело сказала она, — никто никогда этого не делал при том, что существуем мы уже больше тысячи семисот лет.

— А что вы скажете о Данте Алигьери? — напрямую рубанул Фараг.

— А что с ним такого? — спросил Уфа.

— Вы его убили, — заявил Фараг.

— Мы?.. — удивлённо переспросили несколько голосов.

— Мы его не убивали, — сказал Гете, молодой переводчик с шумерского. — Он был одним из нас. В истории Парадейсоса Данте Алигьери — одна из главных фигур.

Я не могла поверить своим ушам. Или они отпетые лгуны, или вся теория Глаузер-Рёйста рассыпается, как карточный домик, но она не могла распасться, потому что именно она привела нас сюда. То есть…

— Он много лет провёл в Парадейсосе, — добавил Теодрос. — То приходил, то уходил. Даже трактаты «Пир» и «О народном красноречии» он начал писать здесь летом 1304 года, а идея создания «Комедии», которую издатель Людовико Дольче потом, в 1555 году, украсил прилагательным «Божественная», возникла в ходе его бесед с Катоном LXXXI и тогдашними шастами весной 1306 года, незадолго до его возвращения на Итальянский полуостров.

— Но он рассказал про все испытания и открыл дорогу для того, чтобы люди могли найти это место, — заметил Фараг.

— Естественно, — широко улыбаясь, ответила Мисграна. — Когда в 1220 году, во времена Катона LXXVII, мы скрылись в Парадейсосе, число наших стало падать. Единственные желающие вступить в братство приходили из обществ последователей Святой Веры, «Массени дю Сен-Грааль», катаров, миннезингеров, Верных любви и, в меньшей мере, из военных орденов типа тамплиеров, госпитальеров иоаннитов или тевтонского. Перед нами остро встала проблема: кто будет хранить Крест в будущем.

— Поэтому, — подхватил Гете, — Данте Алигьери заказали написание «Комедии». Теперь понимаете?

— Таким образом, люди, способные заглянуть за грань очевидного, — добавил Уфа, — люди, которые не смиряются с общепринятой реальностью и предпочитают выискивать скрытый смысл, получили возможность попасть сюда.

— А почему после публикации «Чистилища» он боялся выехать из Равенны? И что было во все те годы, когда никто о нём не знал? — спросил Фараг.

— Эти опасения были связаны с политикой, — пояснила Мирсгана. — Не забывай, что Данте активно участвовал в войнах между гвельфами и гибеллинами и стоял во главе совета Флоренции от имени партии белых гвельфов, противостоящей чёрным гвельфам, и что он всегда выступал против военной политики Бонифация VIII, к которому питал непримиримую вражду из-за постыдной коррупции во времена его папства. На самом деле его жизнь не раз подвергалась опасности.

— То есть ты хочешь сказать, что это католическая церковь убила его в день обретения Животворящего Древа? — с сарказмом спросила я.

— На самом деле не правда ни то, что его убила церковь, ни то, что он умер именно в день обретения Честного Древа. Точно известно, что он погиб в ночь с 13-го на 14 сентября, — ответил Теодрос. — Нам хотелось бы, чтобы это и вправду случилось 14 числа, потому что это было бы прекрасным совпадением, совпадением почти чудесным, но этому нет никаких документальных подтверждений. А что касается того, что его убили, вы глубоко ошибаетесь. Его друг Гвидо Новелло отправил его послом в Венецию, и по дороге назад, проходившей через лагуны адриатического побережья, он заболел болотной лихорадкой. Мы в этом никак не замешаны.