Матильде Асенси - Последний Катон

— Но выглядит всё это подозрительно, — недоверчиво сказал Фараг.

На нашей стороне стола опять воцарилась гнетущая тишина.

— Знаете, что такое красота? — вдруг спросил нас до этого молчавший и внимательно слушавший Шакеб, преподаватель непонятной Школы Противоположностей. Мы с Фарагом непонимающе переглянулись. У него было круглое лицо и большие, очень выразительные глаза; на пальцах его пухлых рук яркими лучами искрилось несколько перстней. — Видите, как дрожит пламя самой короткой свечи в золотом светильнике над головой Катона?

Светильник, о котором он говорил, был так высоко, что казался маленькой блестящей точкой. Как мы могли различить на нём самую короткую свечу, а на ней — дрожащее пламя?

— Вы можете ощутить доносящийся с кухни запах варенья? — продолжал он. — Замечаете сильный острый аромат, который издаёт добавленный туда майоран, и кисловатый привкус листьев ревеня, которым покрыты банки?

Скажу честно, мы были в полном замешательстве. О чём он говорит? Как мы могли почувствовать подобные запахи? Не двигая головой и не опуская глаз, я попыталась угадать, из чего состояло вкуснейшее блюдо, стоявшее у меня под носом, — безуспешно. Мне удалось лишь вспомнить, и то потому, что я только что проглотила кусочек, что вкус был очень насыщенным, намного более концентрированным и естественным, чем обычно.

— Не знаю, к чему ты клонишь… — сказал Шакебу Фараг.

— Можешь ли ты, дидаскалос, сказать мне, сколько инструментов исполняют сопровождающую наш обед музыку?

«Музыку?.. Какую музыку?» — подумала я и тут же заметила, что действительно с того момента, как мы уселись за стол, где-то вдалеке звучала красивая мелодия. Я не слышала её, потому что не обращала на неё внимания и потому что звучала она очень мягко и тихо, но разобрать, какие инструменты её исполняли, было нереально.

— Или какой звук издаёт капля пота, — не унимался он, — которая в этот самый момент сползает по спине Оттавии?

Я вздрогнула. Что этот сумасшедший несёт? Но не раскрыла рта, потому что, когда он произнёс эти слова, я действительно почувствовала, что от нервного напряжения и возбуждения вдоль моего позвоночника потекла крошечная капелька пота, пользуясь промежутком между кожей и тканью гиматиона.

— Что происходит? — в полной растерянности воскликнула я.

— А ты, Оттавия, скажи, — мужчина с кольцами был неумолим, — какой ритм отбивает твоё сердце? Я скажу тебе: этот… — Он застучал по столу костяшками пальцев, и его удары полностью совпадали с биением, которое я ощущала в груди. — А как пахнет выпитое тобою вино? Ты заметила, что в нём есть специи, что текстура у него немного маслянистая, и во рту остаётся яркий сухой привкус, как от дерева?

Я родом с Сицилии, главного винодельческого района Италии, моя семья владеет виноградниками, и за обедом у нас принято пить вино, но я никогда не обращала внимания на подобные детали.

— Если вы не в состоянии воспринять то, что вас окружает, и ощутить то, что с вами происходит, — вежливо, но твёрдо заключил он, — если вы не можете насладиться красотой, потому что не можете даже её заметить, и если вы знаете меньше, чем самые младшие дети в моей школе, не думайте, что именно вам принадлежит истина, и не позволяйте себе подозревать тех, кто оказал вам дружеский приём.

— Ладно, ладно, Шакеб, — снова вступаясь за нас, сказала Мирсгана. — Сказано очень хорошо, но уже хватит. Они только что прибыли. Надо иметь терпение.

Шакеб тут же переменился в лице и в раскаянии смутился.

— Простите, — попросил он. — Мирсгана права. Но обвинение в убийстве Данте с вашей стороны звучало очень дерзко.

Для этих людей церемоний не существует: что на уме, то и на языке.

Фараг тоже был напряжён и крайне сосредоточен. Если продолжить в духе высказываний Шакеба, у меня было впечатление, что я слышу, как со всей скоростью крутятся винтики у него в мозгу.

— Прости меня, Шакеб, за мои слова, — выдал он наконец деревянным голосом, — но, даже допуская, что ты можешь видеть крохотный огонёк, о котором ты говорил, или чувствовать запах варенья, доносящийся с кухни, я не могу поверить, что ты слышишь сердцебиение Оттавии или звук от скольжения капли пота на её спине. Я не то чтобы сомневаюсь в тебе, но…

— Ну, — не дав ответить Шакебу, вмешался Уфа, — вообще-то мы все слышали, как скользила капля, а теперь слышим, как бьются ваши сердца, и по голосу можем определить, как вы нервничаете и как переваривается пища в ваших желудках.

Моя недоверчивость перешла всякие границы, и от одной мысли о том, что нечто подобное возможно, я ещё больше заволновалась.

— Нет… это невозможно, — нерешительно возразила я.

— Хочешь доказательств? — любезно предложил Гете.

— Разумеется, — жёстко ответил Фараг.

— Я докажу, — вдруг заявила Ахмоз, изготовительница стульев, которая до сих пор не участвовала в разговоре. — Кандас, — произнесла она так тихо, словно шептала на ухо, обращаясь к слуге, посоветовавшему нам прогуляться по Парадейсосу. Я оглянулась по сторонам, но Кандаса в это время в зале не было. — Кандас, пожалуйста, будь добр, принеси нам кусочек пирога с цветом бузины, который вы только что вытащили из духовки. — Она на миг замерла и тут же довольно улыбнулась: — Кандас ответил: «Сейчас иду, Ахмоз».

— Ага!.. — презрительно фыркнул Фараг. Но презрительному Фарагу тотчас пришлось подавиться своим презрением, когда в одной из дверей появился Кандас с блюдом, на котором лежало нечто вроде белого пудинга, не иначе как тот самый пирог, который просила у него Ахмоз.

— Ахмоз, вот пирог с цветом бузины, — сказал он. — Я приготовил его для тебя. И уже отложил кусочек, чтобы взять с собой домой.

— Спасибо, Кандас, — ответила она со счастливой улыбкой. Они явно жили вместе.

— Не понимаю, — продолжал придираться мой недоверчивый дидаскалос. — Честное слово, не понимаю.

— Не понимаешь… пока не понимаешь, но начинаешь признавать, что это так, — заметил Уфа, радостно поднимая свой кубок. — Выпьем за всё то прекрасное, чему вы научитесь в Парадейсосе!

На нашей части стола все подняли кубки и с энтузиазмом чокнулись. Те же, кто прислушивался к беседе Кремня с Катоном, даже не шелохнулись, завороженные разговором.

Шакеб был прав. Вино чудесно пахло специями, а вкус у него был насыщенным и сухим, как у дерева. Спустя несколько мгновений после тоста у меня во рту ещё оставалось ощущение его мягкой маслянистой текстуры. И тут мне вспомнилась фраза Джона Рёскина [78] Английский писатель и искусствовед (1819–1900). : «Познание красоты есть истинный путь и первая ступень к пониманию того, что хорошо». Осушенный мною кубок был из шлифованного стекла с рельефными листьями вокруг.