Матильде Асенси - Последний Катон

В этот момент к отцу Рамондино подошел священник в черной сутане, сказал ему что-то на ухо, и тот подал мне движением бровей знак, чтобы я готовилась: нас ждали, и мы должны были войти.

Изящные двери бесшумно открылись перед нами, и я, как подобает по протоколу, пропустила префекта вперед. В комнате, в три раза превосходившей по размерам зал ожидания, из которого мы вошли, украшенной зеркалами, золочеными карнизами и фресками, в которых я узнала работу Рафаэля, находился самый маленький кабинетик, который мне доводилось видеть: в глубине, почти незаметный для глаз, на ковре стоял классический письменный стол, а за ним кресло с высокой спинкой — вот и вся мебель. Вдоль стены, однако, под стройными высокими окнами, пропускавшими свет с улицы, оживленно разговаривали несколько священнослужителей, сидевших на маленьких табуретах, скрытых их сутанами. За одним из этих прелатов стоял, не вмешиваясь в разговор, странный молчаливый мирянин с таким воинственным видом, что я ни на минуту не усомнилась, что это военный или полицейский. Он был ужасно высок (больше метра девяноста ростом), грузен и силен, будто каждый день таскал гантели, а на обед жевал стекло, и его светлые волосы были подстрижены так коротко, что едва можно было различить небольшие островки на лбу и на затылке.

При виде нас один из кардиналов, в котором я тут же узнала государственного секретаря Анджело Содано, встал и направился нам навстречу. Он был среднего роста, на вид ему было семьдесят с небольшим, его лицо венчал широкий лоб, образовавшийся вследствие малозаметной лысины, а напомаженные белые волосы были скрыты под кардинальской шапочкой из пурпурного шелка. На нем были старомодные очки с землистого цвета оправой и большими четырехугольными стеклами, черная сутана с пурпурной отделкой и пуговицами, переливчатый пояс и такие же носки. На его груди выделялся скромный нагрудный золотой крест. Его высокопреосвященство подошел к префекту с широкой дружеской улыбкой, чтобы обменяться с ним приветственными поцелуями.

— Гульельмо! — воскликнул он. — Как я рад снова тебя видеть!

— Ваше высокопреосвященство!

Их обоюдная радость встрече была очевидной. Значит, префект не выдумывал, рассказывая мне о своей старинной дружбе с самым важным лицом в Ватикане (после Папы, конечно). Я была во все большей растерянности и изумлении, словно все это был лишь сон, а не осязаемая действительность. Что же такое случилось, что я оказалась здесь?

Остальными присутствующими, которые тоже внимательно и с интересом наблюдали за сценой, были кардинал-викарий Рима и председатель конференции епископов Италии его высокопреосвященство Карло Колли, спокойный мужчина с приветливым выражением лица; архиепископ-секретарь второй секции монсеньор Франсуа Турнье (его я узнала по шапочке фиолетового, а не пурпурного, кардинальского, цвета) и молчаливый светловолосый воин, хмуривший прозрачные брови так, будто он был глубоко недоволен происходящим.

Вдруг префект обернулся ко мне и подвел меня за плечо поближе, так что я оказалась на одной линии с ним, перед государственным секретарем.

— Ваше высокопреосвященство, это доктор Оттавия Салина, — представил он меня; Содано в считанные секунды окинул меня взглядом с головы до ног. Хорошо хоть в этот день я была одета прилично: в красивую серую юбку и комплект из джемпера и кофты теплого розового цвета. «Лет тридцать восемь — тридцать девять, неплохо выглядит, — наверное, думал он, — приятное лицо, короткие черные волосы, черные глаза, средний рост».

— Ваше высокопреосвященство… — прошептала я, приседая в поклоне, чтобы, склонив голову в знак уважения, поцеловать перстень, который поднес к моим губам государственный секретарь.

— Доктор, вы монахиня? — спросил он вместо приветствия. У него был небольшой пьемонтский акцент.

— Сестра Оттавия, ваше высокопреосвященство, — поспешно пояснил префект, — принадлежит к ордену Блаженной Девы Марии.

— А почему она в мирской одежде? — спросил вдруг со своего места архиепископ-секретарь второй секции монсеньор Франсуа Турнье. — Разве ваш орден, сестра, не носит монашеских облачений?

Это было сказано крайне оскорбительным тоном, но я не собиралась поддаваться запугиванию. За столько лет жизни в Городе я была в подобной ситуации бесконечное число раз и уже закалилась в тысячах баталий за честь моего пола. Я взглянула ему прямо в глаза и ответила:

— Нет, монсеньор. Мой орден перестал использовать монашеские одеяния после Второго Ватиканского Собора.

— А, после Собора!.. — с явным неудовольствием пробормотал он. Монсеньор Турнье был очень видным мужчиной, настоящим кандидатом, по крайней мере внешне, на пост главы церкви, одним из щеголей, которые всегда чудесно выходят на фотографиях. — «Прилично ли жене молиться Богу с непокрытою головою?» — спросил он вслух, цитируя Первое послание святого Павла к коринфянам.

— Сестра Оттавия, монсеньор, — заметил префект в качестве оправдания, — является доктором наук в области палеографии и истории искусства и, кроме того, обладает многими другими научными званиями. Она уже восемь лет возглавляет реставрационную и палеографическую лабораторию тайного архива Ватикана, преподает в ватиканской Школе палеографии, дипломатики и архивного дела и имеет многочисленные международные премии за исследовательские труды, в том числе и престижную премию Гетти, монсеньор, лауреатом которой она стала дважды, в 1992-м и 1995 году.

— Вот как! — удовлетворенно воскликнул государственный секретарь кардинал Содано, беззаботно присаживаясь рядом с Турнье. — Ну вот… Поэтому, в сущности, вы и здесь, сестра, поэтому мы просили о вашем присутствии на этом совещании.

Все смотрели на меня с явным любопытством, но я выжидательно молчала, чтобы за мои слова архиепископ-секретарь не процитировал в мою честь фрагмент из святого Павла, гласящий: «Жены ваши в церквах да молчат; ибо не позволено им говорить». Я подумала, что монсеньор Турнье, да и все остальные присутствующие наверняка ставят намного выше меня монашек, находящихся у них в услужении, которых у каждого из присутствующих должно было быть по крайней мере три или четыре, или польских монахинь Святейшего Сердца Иисуса, носящих рясы и похожие на козырек крыши головные уборы, готовящих для Его Святейшества, убирающих у него в покоях и заботящихся о том, чтобы его одежда всегда сверкала; или сестер из конгрегации Благочестивых учениц Божественного Учителя, которые работали в Городе Ватикане телефонистками.

— Теперь, — продолжил его высокопреосвященство Анджело Содано, — архиепископ-секретарь монсеньор Турнье объяснит вам, зачем вас позвали, сестра. Гульельмо, иди сюда, — сказал он префекту, — сядь со мной. Монсеньор, слово вам.