Матильде Асенси - Последний Катон

Игрушечный солдатик (чем же еще являются швейцарские гвардейцы?) готов был положить конец почтенной вековой традиции.

Я пообедала в кафетерии архива и посвятила остаток вечера тому, чтобы убрать и спрятать все, что лежало на моем столе в лаборатории. То, что приходилось откладывать мое исследование «Панегирика», раздражало меня гораздо больше, чем мне хотелось признать, но я попала в собственную ловушку, да и как бы там ни было, я не могла уклониться от прямого приказания кардинала Содано. Кроме того, полученное задание интриговало меня вполне достаточно, чтобы испытывать легкий зуд извращенного любопытства.

Когда все было приведено в идеальный порядок и готово к началу новой работы на следующее утро, я взяла свои вещи и пошла домой. Пройдя через колоннаду Бернини, я вышла с площади Святого Петра через улицу Порта-Анджелика и рассеянно прошла мимо многочисленных сувенирных лавок, все еще переполненных сумасшедшим количеством туристов, прибывших в Рим в связи с великим Юбилеем. Хотя воришки квартала Борго приблизительно знали служащих Ватикана, с началом Святого года (в первые десять дней января в город прибыло три миллиона человек) их число увеличилось за счет съехавшихся со всей Италии опасных карманников, так что я хорошенько прижала к себе сумку и ускорила шаг. Вечерний свет медленно растекался на западе, и я, всегда испытывавшая перед этим светом некоторый страх, не чаяла укрыться в доме. Осталось совсем немного. К счастью, главная настоятельница моего ордена решила, что иметь одну из своих монахинь на такой значительной должности, как моя, стоило того, чтобы купить квартиру неподалеку от Ватикана. Так что мы с тремя сестрами оказались первыми обитательницами крохотной квартирки на площади Васкетте с видом на барочный фонтан, который в старые времена питался целительной Ангельской водой, обладавшей способностью врачевать желудочные расстройства.

Сестры Ферма, Маргерита и Валерия, все вместе работавшие в расположенной неподалеку школе, только что вернулись домой. Они были на кухне, готовили ужин и весело обсуждали разные мелочи. Ферма, старше всех по возрасту, ей было пятьдесят пять лет, все еще упрямо придерживалась форменной одежды — белой блузки, жакета цвета морской волны, такого же цвета юбки ниже колена и толстых черных чулок, — которую она начала носить после отмены монашеских облачений. Маргерита была старшей в нашей общине и возглавляла школу, где все три работали, она была всего на несколько лет старше меня. Наши отношения с течением лет стали из отдаленных сердечными и из сердечных дружескими, но глубины в них не было. Наконец, юная Валерия, родом из Милана, учила в школе самых маленьких, четырех- и пятилетних малышей, среди которых было все больше детей эмигрантов из Азии и арабских стран со всеми вытекающими из этого проблемами общения в классе. Недавно я видела, как она читала толстую книгу об обычаях и религиях других континентов.

Все три испытывали глубокое уважение к моей работе в Ватикане, хотя на самом деле они не очень хорошо знали, чем я занимаюсь; знали только, что не должны об этом расспрашивать (полагаю, их предупредили, и наши старшие сестры особенно настояли на этом моменте), так как в моем контракте на работу в Ватикане была очень четкая статья о том, что под угрозой отлучения от церкви мне запрещалось говорить о моей работе с не имеющими к ней отношения людьми. Однако, зная, что им это нравится, иногда я рассказывала им что-нибудь о последних открытиях, связанных с жизнью первых христианских общин или с началом существования церкви. Естественно, я говорила им только о хорошем, о том, в чем можно было признаться, не подрывая официальной историографии или основ веры. Зачем, к примеру, объяснять им, что в письме Иренея, одного из отцов церкви, 183 года ревниво сберегаемом архивом, в качестве первого Папы упоминается Лин, а не Петр, о котором даже речи не идет? Или что официальный перечень первых Пап, содержащийся в «Каталоге Папы Либерия» 354 года, совершенно не соответствует действительности, и упомянутые в нем мнимые Папы (Анаклет, Климент I, Эварист, Александр…) вообще никогда не существовали? Для чего все это им рассказывать?.. Зачем говорить им, к примеру, что все четыре Евангелия были написаны после Посланий святого Павла, истинного основателя нашей церкви, на основе его доктрины и учений, а не наоборот, как думают все? Мои сомнения и страхи, которые, проявляя большую интуицию, ощущали Ферма, Маргерита и Валерия, моя внутренняя борьба и мои великие страдания были тайной, в которую я могла посвятить только своего исповедника, который утешал всех работавших в третьем и четвертом подземных этажах тайного архива, отца-францисканца Эджильберто Пинтонелло.

Поставив ужин в духовку и накрыв на стол, мы с сестрами вошли в домашнюю часовню и уселись на разложенных на полу подушках вокруг дарохранительницы, перед которой всегда горела крохотная свеча. Мы вместе перебрали в молитве скорбные тайны розария, а затем замолкли, погрузившись каждая в свою молитву. Шел Великий Пост, и в эти дни, по рекомендации отца Пинтонелло, я размышляла об отрывке Евангелия о тех сорока днях, которые Иисус постился в пустыне, и об искушениях дьявола. Не то чтобы эта пища была мне особенно по душе, но я всегда была ужасно дисциплинированной, и мне и в голову бы не пришло ослушаться указаний моего исповедника.

Пока я молилась, дневная беседа с прелатами снова и снова приходила мне на ум, мешая сосредоточиться. Я думала, смогу ли успешно выполнить работу, информацию о которой от меня скрывали, и все, что с этим связано, носит странный оттенок. «Изображенный на фотографиях мужчина, — сказал монсеньор Турнье, — замешан в тяжком преступлении против католической церкви и других христианских церквей. К сожалению, мы не можем предоставить вам более подробную информацию».

В эту ночь мне снились страшные сны, в которых изуродованный мужчина без головы, воплощавший дьявола, являлся мне на каждом углу длинной улицы, по которой я шла, спотыкаясь, словно пьяная, искушая меня властью и славой всех царств мира.

Ровно в восемь утра настойчиво задребезжал звонок входной двери с улицы. Ответившая на него Маргерита скоро вернулась в кухню с постной миной.

— Оттавия, тебя ждет внизу некий Каспар Глаузер.

Я окаменела.

— Капитан Глаузер-Рёйст? — пробормотала я с набитым бисквитом ртом.

— Если он капитан, то не сказал об этом, — заметила Маргерита, — но имя совпадает.

Я, не жуя, проглотила бисквит и одним глотком выпила кофе с молоком.

— Работа… — извинилась я, поспешно покидая кухню под удивленными взглядами моих сестер.

Квартирка на площади Васкетте была столь мала, что доли секунды мне хватило на то, чтобы привести в порядок мою комнату и заглянуть в часовню, чтобы попрощаться со Святейшим. Я на лету схватила с вешалки возле входа пальто и сумку и в полной растерянности выбежала, закрыв за собой дверь. Чего ради капитан Глаузер-Рёйст ждет меня внизу? Что-то случилось?