Матильде Асенси - Последний Катон

— И раз уж мы заговорили о Риме… — Оба вопросительно взглянули на меня. — Думаю, нам нужно иметь в виду, что мы можем умереть во время одного из этих испытаний. Я говорю это не для того, чтобы пугаться или отступать, но перед тем, как двигаться дальше, все должно быть четко и ясно.

Капитан с Босвеллом недоуменно переглянулись, а потом посмотрели на меня.

— Я думал, доктор, этот вопрос уже решен.

— Как это уже решен?

— Мы не умрем, Оттавия, — очень решительно заявил Фараг, поправляя очки. — Да, никто не говорит, что опасности нет, но…

— …но, как бы опасно это ни было, — подхватил Кремень, — почему бы нам не одолеть испытания, как это сделали сотни ставрофилахов на протяжении многих веков?

— Нет, я не говорю, что мы точно умрем. Говорю только, что мы можем умереть и что мы не должны об этом забывать.

— Доктор, мы знаем об этом. И его превосходительство кардинал Содано с Его Святейшеством Папой тоже знают об этом. Но никто не принуждает нас здесь быть. Если вы чувствуете, что не в состоянии продолжать, я это пойму. Для женщины…

— Опять начинается! — возмущенно воскликнула я.

Фараг тихонько засмеялся.

— Интересно знать, чего ты смеешься? — резко спросила я.

— Смеюсь, потому что теперь ты захочешь первой пройти все испытания.

— Да, ну и что! И что?

— Ну и ничего! — весело рассмеявшись, ответил он. Самым удивительным было то, что до того, как я успела как-то отреагировать, в лаборатории послышался еще один громкий раскат хохота. Я не могла поверить своим глазам: Фараг с Кремнем умирали со смеху, подхватывали залпы хохота друг за другом и никак не могли остановиться. Что мне было делать, как не убить их?.. Я вздохнула и покорно улыбнулась. Если они готовы дойти до конца этого приключения, я пойду на два шага впереди. Так что все решено. Теперь оставалось только взяться за работу.

— Нам не мешало бы начать разбираться с записями из катакомб, — намекнула я терпеливо, опершись локтями о стол.

— Да, да… — пробормотал Босвелл, утирая слезы тыльной стороной ладони.

— Великолепная мысль, доктор, — икая, произнес капитан.

То, что Кремень умеет смеяться, несомненно, радует.

— Ну, если ты уже взял себя в руки, Фараг, прочитай, пожалуйста, свои заметки..

— Минутку… — попросил он, ласково глядя на меня и доставая из огромных карманов своей куртки записную книжку. Он откашлялся, отвел волосы с лица, снова надел очки, вдохнул и наконец нашел то, что искал, и начал читать: — «Почитайте, братья мои, великою радостью, когда впадаете во всяческие искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение. Терпение же должно повлечь за собой совершенные деяния, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка. А если у кого-нибудь из вас недостает мудрости, да просит ее у Бога, дающего всем со щедростью и без упреков, и дана будет ему. Но пусть просит с верой, без всякого сомнения; ибо сомнения подобны морским волнам, гонимым ветром с одного места на другое. Да не думает такой человек, что получит что-то от Господа; он человек с двоящимися мыслями…»

— Человек с двоящимися мыслями? Это не мой перевод.

— На самом деле это мой. Поскольку записывал я… — удовлетворенно заметил он. — «…он человек с двоящимися мыслями и непостоянен в путях своих. Да хвалится убогий брат возвышением своим, а богатый — унижением своим. Блажен тот, кто переносит испытание, ибо, пройдя его, получит венец». Потом шло это: «И на этом мы перейдем в Рим», что, как уже отметил капитан, является подсказкой, которая говорит нам о городе, где проходит первое испытание Чистилища. И, наконец: «Храм Марии прекрасно украшен».

— Прекрасно украшен, — с некоторым отчаянием повторила я. — Речь идет о прекрасном храме, посвященном Богородице. Это, несомненно, ключ, чтобы найти место, но не очень-то конкретный ключ. Разгадка — не сама фраза, она во фразе. Но как ее отыскать?

— Все посвященные Деве Марии церкви в Риме прекрасно украшены, так ведь?

— Только посвященные Деве Марии, профессор? — подшучивая, переспросил Глаузер-Рёйст. — Все церкви в Риме прекрасно украшены.

Сама того не осознавая, я без видимой причины встала и подняла вверх правую руку. Мой разум блуждал в словах.

— Как звучит эта фраза по-гречески, Фараг? Ты переписал текст оригинала?

Профессор, хмурясь, посмотрел на меня и задержал взгляд на моей руке, загадочно подвешенной в воздухе на невидимом проводе.

— У тебя что-то с рукой?

— Фараг, ты переписал текст? Переписал сам оригинал?

— Ну нет, Оттавия, не переписал, но я приблизительно помню.

— Приблизительно не годится, — воскликнула я, опуская руку в карман халата, который по привычке продолжала надевать: без него я не могла находиться в лаборатории. — Мне нужно вспомнить, как точно были написаны слова «прекрасно украшен». «Калос кекосметаи» [25] «Калос кекосметаи» — фонетическая транскрипция греческого «καλως κεκοσμεται» («прекрасно украшен»). ? У меня предчувствие!

— Ну-ка… Дай-ка припомнить… Да, я уверен, там говорилось «το ιερον της Παναγίας καλως κεκοσμεται» — «храм Святейшей прекрасно украшен». «Панагиас» — «Всесвятая» или «Святейшая», так греки называли Богородицу.

— Конечно! — с восторгом воскликнула я. — «Кекосметаи»! «Кекосметаи»! Санта-Мария-ин-Космедин!

— Санта-Мария-ин-Космедин? — переспросил Глаузер-Рёйст с недоумением на лице.

Фараг улыбнулся:

— Невероятно! В Риме есть храм с греческим названием? Святая Мария Прекрасная, Красивейшая… Я думал, тут все на итальянском или на латыни.

— Это не просто невероятно, — проговорила я, вышагивая взад и вперед по моей маленькой лаборатории, — потому что, кроме всего прочего, это одна из самых любимых моих церквей. Я хожу туда не так часто, как хотелось бы, потому что она далеко от дома, но это единственный в Риме храм, где ведутся богослужения на греческом языке.

— Не помню, чтобы я там бывал, — заметил Кремень.

— Капитан, вы когда-нибудь клали руку в «Уста истины»? — спросила я. — Ну да, вы знаете, в это ужасное изваяние, которое, по легенде, кусает лжецов за пальцы.

— Ах да! Конечно, я был у «Уст истины». Это римская достопримечательность.

— Ну вот, «Уста истины» расположены в портике церкви Санта-Мария-ин-Космедин. Люди со всех концов земли высаживаются из автобусов, заполоняющих площадь возле церкви, выстраиваются в очередь в портике, подходят к голове, засовывают ей руку в рот, непременно фотографируются и уезжают. Никто не входит в храм, никто его не видит, никто не знает о его существовании, а между тем это одна из самых красивых церквей Рима.

— «Храм Марии прекрасно украшен», — процитировал Босвелл.

— Но, доктор, почему вы уверены, что речь идет об этой церкви? Я же говорил, в этом городе сотни прекрасных церквей!