Матильде Асенси - Последний Катон

Преодолев значительные трудности, Данте с Вергилием наконец попадают на первый уступ Чистилища:

Но Вергилий тут же призывает его прекратить глазеть по сторонам и обратить внимание на странную толпу душ, которые скорбно и медленно приближаются к ним.

Это были души гордецов, придавленные весом огромных камней, которые унижали их, очищая от мирского тщеславия. Они с трудом продвигались по узкому уступу, касаясь коленями груди, и их лица были искажены от усилия. При этом они читали странный вариант молитвы «Отче наш», подходивший к их обстоятельствам и находящий Господа и в месте их пребывания: «О наш Отец, на небесах царящий, не замкнутый…» — так начиналась песнь десятая. Ужасаясь их страданиям, Данте желает им поскорее пройти Чистилище, чтобы подняться «к звездной высоте». Всегда гораздо более практичный в таких вещах Вергилий просит души указать им дорогу, ведущую ко второму уступу.

По дороге, как и в Предчистилище, Данте подолгу беседует со своими старыми знакомыми или знаменитостями, и все они предостерегают его против тщеславия и высокомерия, словно догадываясь, что именно этот уступ доведется проходить поэту, если он вовремя не очистится. Наконец после долгих разговоров и длинного пути начинается новая песнь, двенадцатая, в начале которой Вергилий призывает флорентийца в конце концов оставить в покое души гордецов и сосредоточиться на поисках прохода.

Данте послушно смотрит на тропу и видит, что она покрыта чудесно вырезанными фигурами. Тут начинается длиннейший фрагмент из двенадцати или тринадцати терцетов, в которой во всех подробностях описываются воплощенные в камне сцены: молниеносное падение Люцифера с Небес, агония Бриарея после его восстания против олимпийских богов, сумасшествие Немврода по причине падения его прекрасной Вавилонской башни, самоубийство Саула после поражения в Гелвуе и так далее. Множество мифологических, библейских и исторических примеров наказанной гордыни. Шагая согнувшись, чтобы не упустить ни малейшей детали, флорентийский поэт в восхищении недоумевает, кто же этот художник, чья кисть или свинец так мастерски начертали дивный образ этих черт и теней.

К счастью, подумала я, Данте не пришлось тащить на себе камень, что меня невероятно утешало, но от долгого шагания с согнутой спиной для разглядывания рельефов его никто не избавил. Если испытание ставрофилахов заключалось в том, чтобы пройти, согнувшись, несколько километров, я была готова к нему приступить, хотя что-то подсказывало мне, что все будет не так просто. Перенесенное в Сиракузах наложило на меня глубокий отпечаток, и я уже совершенно не доверяла красивым стихам.

В общем, оба путешественника наконец достигают противоположного края уступа, и в этот момент Вергилий говорит Данте, чтобы тот приготовился, украсил почтением действия и взгляд, потому что одетый в белое и сверкающий, как рассветная звезда, ангел подходит к ним, чтобы помочь найти выход.

Какие-то голоса запевают «Beati pauperes spiritu» [26] Первое блаженство Нагорной проповеди: «Блаженны нищие духом…» (Мф; 5,3). , в то время, как они начинают подъем по крутой лестнице. Тогда Данте, который до того уже несколько раз говорил о своей огромной физической усталости, с удивлением замечает, что чувствует себя легким, как перышко. Вергилий оборачивается к нему и говорит, что, хоть он этого и не заметил, взмахами крыльев ангел стер одну из семи букв «Ρ», которые были начертаны у него на лбу (по одной за каждый смертный грех), и что теперь он несет меньшую тяжесть. Таким образом, Данте Алигьери очищается от греха гордыни.

И на этом месте, склонившись на стол, я заснула от крайней усталости. Мне не так везло, как флорентийскому поэту.

В неспокойном и переполненном видениями из сиракузского склепа и невыразимыми опасностями сне, вселяя в меня уверенность, появлялся улыбающийся Фараг. Я отчаянно хваталась за его руку, потому что это была единственная возможность спастись, а он с бесконечной нежностью звал меня по имени.

— Оттавия… Оттавия. Проснись, Оттавия.

— Доктор, уже поздно, — безжалостно загудел Глаузер-Рёйст.

Я застонала, не в силах выйти из сна. Голова у меня раскалывалась, и эта боль усиливалась, когда я пыталась открыть глаза.

— Оттавия, уже три часа, — настаивал Фараг.

— Простите, — наконец удалось выговорить мне, с трудом поднимая голову. — Я заснула. Извините, пожалуйста.

— Мы все без сил, — согласился Фараг. — Но, вот увидишь, сегодня ночью мы отдохнем. Как только выйдем из Санта-Марии-ин-Космедин, сразу отправимся в «Дом» и будем целую неделю валяться в постели.

— Уже поздно, — повторил Кремень, надевая на плечо свой рюкзак, который на вид казался гораздо полнее, чем накануне. Он, наверное, засунул туда огнетушитель или что-то в этом роде.

Мы вышли из Гипогея (однако прежде я выпила таблетку от головной боли, самую сильнодействующую, какая нашлась в аптечке) и прошли через Город до стоянки швейцарской гвардии, где находился синий спортивный автомобиль Глаузер-Рёйста. Свежий воздух улицы помог мне развеяться и немного снял ощущение отечности, но что на самом деле мне было необходимо, так это попасть домой и отоспаться двадцать — тридцать часов. Кажется, именно тогда я со всей отчетливостью поняла, что, пока эта странная история не закончится, отдых, сон и упорядоченная жизнь превратились для нас в непозволительную роскошь.

Мы миновали ворота Святого Духа и, дальше по улице Лунготевере, добрались до моста Гарибальди, который, как всегда, не справлялся с дичайшим потоком машин. После десяти с лишком минут томительного ожидания мы переехали через реку и на всей скорости покатили по улицам Аренула и Боттеге-Оскуре до площади Святого Марка, делая, таким образом, огромный крюк, который тем не менее позволял нам скорее попасть к церкви Санта-Мария-ин-Космедин. Мопеды обгоняли нас и вились вокруг, как рой обезумевших ос, но Глаузер-Рёйст чудесным образом умудрился увернуться от всех них, и наконец, не без сюрпризов, «альфа-ромео» остановился у тротуара возле парка на площади Бокка-делла-Верита. Вот она, моя маленькая и всеми забытая византийская церковь со столь гармоничными пропорциями. Я нежно посмотрела на нее через окошко, открыла дверцу и вышла.