Матильде Асенси - Последний Катон

Однако наибольший сюрприз ожидал меня в апостольском представительстве, громадном здании, которое, кроме как размером, ничем не отличалось от своих ближайших соседей. В дверях нас встретили несколько священников разных национальностей и возрастов во главе с самим апостольским нунцием монсеньором Пьетро Самби, который провёл нас сквозь многочисленные покои в элегантный современный зал совещаний, где среди прочих выдающихся особ находился мой брат Пьерантонио!

— Крошка Оттавия! — воскликнул он, стоило мне следом за капитаном и монсеньором пересечь порог.

Мой брат бросился ко мне, и мы сжали друг друга в долгом трогательном объятии. Из немалой толпы остальных присутствующих послышался весёлый говор.

— Как ты, а? — спросил он наконец, отстраняя меня и осматривая с ног до головы. — Ну, то есть если не считать, что ты ранена и давно не мылась.

— Устала, — ответила я на грани слёз, — очень устала, Пьерантонио. Но очень рада тебя видеть.

Мой брат, как всегда, выглядел превосходно и внушительно смотрелся даже в простом облачении францисканца. Я нечасто видела его в таком виде, потому что, приезжая домой, он носил мирскую одежду.

— Ты стала настоящей знаменитостью, сестричка! Смотри, сколько важных особ собралось тут, чтобы с тобой познакомиться.

Монсеньор Самби представлял присутствующим Глаузер-Рёйста с Фарагом, так что мой брат воздал почести мне: архиепископ Багдадский и вице-президент Латинской епископской конференции Поль Дахдах; Патриарх Иерусалимский и президент Ассамблеи католиков Святой Земли, Его Святейшество Мишель Саббах; архиепископ Хайфы, греко-мелькит Бутрос Муаллем, вице-президент Ассамблеи католиков; православный Патриарх Иерусалимский Диодор I; Патриарх Армянской православной церкви Торком II; экзарх Греко-мелькитской церкви Жорж Эль-Мурр… Настоящая плеяда влиятельнейших патриархов и епископов Святой Земли. Моя растерянность нарастала с каждым новым именем. Разве наша миссия уже не была столь секретной, как в начале? Разве его высокопреосвященство кардинал Содано не сказал нам, что мы должны хранить наши действия и всё происходящее в полнейшей тайне?

Фараг подошёл к Пьерантонио и радушно поздоровался с ним, но Глаузер-Рёйст держался на некоторой дистанции, что не ускользнуло от моего внимания. У меня уже не было ни малейшего сомнения в том, что между моим братом и Кремнем по какой-то неизвестной причине существовала глубокая неприязнь. Однако на протяжении последовавшего за приветствиями разговора я также заметила, что многие из присутствующих обращаются к Кремню с некоторой боязнью, а некоторые даже с заметным презрением. Я дала себе слово, что до нашего отъезда из Иерусалима эта загадка будет разрешена.

Встреча была долгой и нудной. Патриархи и епископы Святой Земли один за другим выразили свою сильную озабоченность похищениями Честного Креста. По их словам, первыми кражам подверглись самые мелкие христианские церкви, и это при том, что часто в их реликвариях хранилась лишь крохотная щепочка или немного опилок. Я с удивлением подумала о том что история, начавшаяся с непонятной аварии на затерянной греческой горе, превратилась в международное происшествие небывалых масштабов, как снежный ком, который непрерывно рос до тех пор, пока не подавил всё христианское сообщество. Все присутствующие были крайне озабочены последствиями, которые происходящее могло иметь для общественного мнения, если скандал просочится в прессу, а я задавалась вопросом, до каких пор можно хранить молчание, если столько важных особ уже знают об этом деле. На самом деле единственной причиной этой встречи было вызванное любопытством желание патриархов, епископов и их уполномоченных познакомиться с нами, потому что из всего сказанного ни мне, ни Фарагу, ни капитану не удалось извлечь ни капли полезной информации. Разве что сознание, что мы могли рассчитывать на помощь всех этих церквей во всём необходимом. Так что я воспользовалась случаем.

— Со всем должным уважением, — заявила я по-английски, используя те же вежливые выражения, которые употребляли они, — кто-нибудь из вас слышал о неком «хранителе ключей» здесь, в Иерусалиме?

Они растерянно переглянулись.

— Простите, сестра Салина, — ответил мне монсеньор Самби. — Боюсь, мы не поняли вопроса.

— Нам необходимо найти в этом городе, — нетерпеливо перебил его Глаузер-Рёйст, — человека, у которого есть ключи, и когда он что-то открывает, никто этого не может закрыть, и наоборот.

Они снова переглянулись с таким видом, словно не имели ни малейшего понятия, о чём мы говорим.

— Но, Оттавия! — добродушно упрекнул меня брат, не обращая внимания на Кремня. — Ты хоть знаешь, сколько важных ключей на Святой Земле? В каждой церкви, базилике, мечети и синагоге есть собственная историческая коллекция ключей! То, что ты говоришь, в Иерусалиме лишено всякого смысла. Прости, но это просто смешно.

— Постарайся отнестись к этому посерьёзнее, Пьерантонио! — На мгновение я забыла, где мы находимся, забыла, что я обращаюсь к высокопоставленному кустоду Святой Земли посреди экуменического собрания прелатов, иные из которых считались равными по достоинству Папе Римскому, и видела только своего старшего брата, который насмехается над вещами, из-за которых я чуть трижды не распрощалась с жизнью. — Понимаешь, нам очень важно найти «имеющего ключи»! Дело не в том, много или мало ключей в Иерусалиме. Дело в том, что в этом городе есть кто-то с нужными нам ключами.

— Понятно, сестра Салина, — ответил мне он, и я окаменела, впервые в жизни увидев на властном королевском лице Пьерантонио уважение и понимание. Неужели «крошка Оттавия» вдруг стала важнее кустода? О Господи, вот так новость! У меня есть власть над братом!

— Ну что ж… В общем… — Монсеньор Самби не знал, как покончить с этим неслыханным семейным спором в лоне столь важного собрания. — Думаю, всем нам, здесь присутствующим, необходимо взять на заметку сказанное капитаном Глаузер-Рёйстом и сестрой Салина и принять меры по началу поисков этого носителя ключей.

Все выразили согласие, и конклав завершился дружеским обедом, который представительство сервировало в роскошной столовой здания. Как мне сказали, именно тут недавно во время своего приезда на Святую Землю несколько раз обедал Папа. Я не смогла сдержать ироничную улыбку при мысли о том, что мы уже три дня не мылись, и, должно быть, от нас дурно пахло.

Когда, завершив послеобеденную беседу, мы поднялись в отведённые нам комнаты, я обнаружила, что две венгерские монахини уже разобрали мой чемодан, и мои вещи в идеальном порядке лежали в шкафу, в ванной и на рабочем столе. Я подумала, что зря они так беспокоились, потому что на следующий день, скорее всего рано утром (или в любое другое неподходящее время), мы уже будем лететь в Афины с новыми синяками, ранами и шрамами на теле. И с мыслью о шрамах я отправилась в ванную, сняла одежду выше пояса и аккуратно размотала две повязки, закрывавшие внутреннюю поверхность моих предплечий. Отметины были там, всё ещё покрасневшие и воспалённые, хотя римская выглядела уже намного лучше равеннской, нанесённой всего несколько часов назад; два красивых креста, которые будут сопровождать меня до конца жизни, хочу я этого или нет. На обоих глубоко под кожей были зеленоватые линии, словно туда впрыснули какую-то травяную настойку. Я решила, что расстраиваться нечего, так что окончательно разделась, приняла душ, который показался мне райским наслаждением, и, вытершись, смазала раны тем, что нашла в спрятанном за дверью аптечном шкафчике, и забинтовала себе руки. К счастью, с длинными рукавами это убожество было незаметно.