Сэм Гэссон - Кошка, которая все видела. Молчаливый свидетель

Джим попросил инспектора Скиннер выйти. Семья Глью начала совещаться. Хелен угрожала разводом. Бруно угрожал утратой доверия к родителям. Джим знал, что следует делать: порядок должен быть восстановлен!

Наконец Бруно пригласил инспектора Скиннер обратно в палату. Это действие доставило ему удовольствие по ряду причин.

– Я настаиваю на присутствии своего сына, – сказал Джим. – Он собрал бо́льшую часть доказательств, свидетельствующих против Терри Раттера.

Инспектор Скиннер сказала, что это невозможно: юристы никогда этого не разрешат.

Хелен тоже протестовала, не желая и дальше вовлекать сына в расследование. Но Джим стоял на своем.

Наконец инспектор сдалась и разрешила Бруно наблюдать за разговором через одностороннее стекло в присутствии Хелен.

После консультации с врачом, который с трудом верил в происходящее, семья Глью села в полицейский автомобиль и направилась к полицейскому участку на Джон-стрит. Бруно настаивал на включении сирены, несмотря на то что вся поездка заняла не более трех минут.

Джим вошел в кабинет инспектора Скиннер. Бруно и Хелен умчались выполнять стратегическое поручение. Джим и инспектор смотрели запись с камеры на ошейнике Милдред на большом плазменном экране. Дважды они прокрутили начало сцены изнасилования и трижды просмотрели возвращение Терри в дом. «Она это заслужила, черт ее дери!»

– Он попался! – заключила инспектор Скиннер.

– Да, верно, – хмуро согласился Джим.

Бруно, сопровождаемый Хелен, принес отцу чай из автомата. Когда они проходили по коридору, то увидели преступника – потрепанного человека в наручниках. Бруно бросил на него суровый взгляд, означавший: ты заслужил все это!

В кабинете инспектора Скиннер обсудили дальнейшую стратегию.

– Получить признание довольно просто, – сказала женщина-полицейский безо всякой помпы. – Я предпочитаю использовать во время допроса технику Рейда. Она была популяризована и получила название «плохой-хороший полицейский». Это, так сказать, театральный прием. А вот факты, на которые мы будем опираться и с которыми, я уверена, вы знакомы.

Взяв с полки пустой блокнот, Бруно записывал информацию, которую озвучивала инспектор. Он поклялся ознакомиться с этой техникой расследования.

Мальчик вместе с мамой пошел в смотровую комнату номер один, а Джим – в первую комнату для допросов.

За несколько минут до прихода отца Бруно наблюдал за Терри Раттером. Подозреваемый был уверен, что он один. Казалось, мужчина что-то повторяет про себя, на его лице застыло выражение сосредоточенности. Бруно прищурился. Он не был уверен в том, что означает это повторение. Терри Раттер в отчаянии и хочет как можно скорее поделиться грузом вины или же репетирует признание, желая скрыть компрометирующие его детали?

Затем через стекло Бруно увидел, как в комнату для допросов вошел его отец.

Стекло, похожее на большой плоский экран телевизора, создавало иллюзию большого расстояния. Зрителям казалось, что действие в комнате для допросов происходит где-то очень далеко, а не в нескольких метрах от них.

Бруно стоял очень удобно: ему была видна отцовская макушка, а на другой стороне стола расположился Терри Раттер. Мальчику было отчетливо видно его искаженное, болезненное лицо. Гематома под глазом превратилась из черной в желтую. Если преступник собирался обнаружить себя, то ему придется прорываться наружу сквозь красновато-коричневую стену болезненной, раздувшейся плоти.

– Добрый вечер, мистер Раттер, – приветствовал соседа Джим. – Инспектор Скиннер сообщила мне, что вы готовы давать показания.

– Теперь я для тебя мистер Раттер, да? – сказал Терри, пожав плечами.

– Да, мистер Раттер, – ответил Джим. – Инспектор Скиннер сказала, что вы готовы к разговору.

– Возможно, – протянул Терри, – а может, и нет!

Воцарилась тишина. Бруно был впечатлен терпением отца.

– Сначала мне нужно выпить, – решился Терри, и его голос был более сиплым, чем обычно.

– Не могу помочь вам в этом, мистер Раттер, – ответил Джим как ни в чем не бывало, чем весьма встревожил Бруно. – По вашей просьбе я встал с больничной койки. Сначала вы скажете все, что должны сказать, а потом я прослежу, чтобы вам дали выпить. Думаю, если вы выговоритесь, вам станет легче.

Опять последовала тишина, нарушаемая лишь кашлем Терри. Бруно проверил свои записи о стратегии допроса: прямая конфронтация. Подозреваемый должен думать, что собрано уже достаточно доказательств для того, чтобы вынести ему обвинение.

– Можно снять наручники? – спросил Терри, протягивая опухшие, раздувшиеся запястья.

– Нет, – ответил Джим. – Я рекомендую вам пригласить адвоката.

– Зачем?

– Наш разговор записывается на камеру, – сообщил Джим. – У нас есть видео, противоречащее показаниям, которые вы давали ранее. Это противоречие уничтожит вас.

– В этом нет необходимости, – сказал Терри с жутким спокойствием, совершенно не соответствовавшим краске гнева, разливающейся по его лицу. – Нет нужды в услугах адвоката.

– Вы желаете ознакомиться с вышеупомянутой записью, мистер Раттер? – спросил Джим. – Мы можем показать ее на экране, расположенном позади меня.

Терри отказался и закрыл лицо руками. Следующие несколько минут он укрывался от внешнего мира. Бруно, прижавшись лицом к стеклу, не мог понять, сработала ли стратегия отца.

– Гипотетически, что со мной будет дальше? – наконец спросил Терри.

На его покрасневшем лице застыло раздражение.

– Тюремное заключение на многие годы, возможно пожизненно, – в голосе Джима не было и тени сочувствия.

– А что будет с моим сыном?

– Точно не знаю, – ответил Джим, немного смягчившись. – Я в этом не разбираюсь, но могу спросить.

– Пожалуйста, спроси, – произнес Терри, немного побледнев. – Будущее сына – моя единственная забота.

Джим выполнил его просьбу. Это заняло несколько минут. В своем кабинете инспектор Скиннер приказала Джиму вести себя как можно тверже.

– Когда хочешь заставить преступника признаться, необходимо давить на его слабое место. Используйте его чувства к сыну, чтобы сломать подозреваемого. Будьте настолько жестоким, насколько это нужно!

Терри с нетерпением ждал возвращения Джима: Бруно заметил в маленьких глазках мужчины напряженное ожидание и сосредоточенность.

– Скорее всего, вы больше никогда не увидите сына. Его отдадут в детский дом, а затем, возможно, в приемную семью.

– Я так и думал, – ответил Терри, и по его лицу полились слезы.

– Но вы поможете ему, если поговорите со мной, – сказал Джим. – Дин должен знать правду. Он должен иметь возможность скорбеть о родителях. Чем дольше тянется это дело, тем тяжелее для вашего сына. Вы должны позволить ему начать восстанавливать свою жизнь. Возможности для этого у вас есть. Сегодня. Сейчас! Если вы скажете правду, то чрезвычайно поможете Дину.