Андрей Константинов - Выдумщик

От родного папы досталась Плейшнеру фамилия Скрипник, звали его Михаилом, а по отчеству – Игоревичем. И родился он вовсе не в Вологде (как значилось в паспорте Некрасова), а в Челябинске. Давно все это было… Прошлая жизнь – под настоящей фамилией – теперь казалась Плейшнеру каким-то полузабытым фильмом…

В том далеком прошлом, в Челябинске, дружки звали его Мишуткой, и судьба у пацаненка была самой что ни на есть обычной для рано сбежавшего из дома сына родителей-алкоголиков… Первое свое крещение, первый заход в «тюремные университеты» Мишутка получил в шестнадцать лет. Дали ему тогда три года – и это было очень много для его возраста и для совершенного им преступления… В девяносто четвертом году и автоугонщикам-то «треху» не выписывали, а Мишутка получил три года за украденный велосипед. Возможно, судей поразило то, что Михаил Сергеевич Скрипник умудрился украсть велосипед с балкона на четвертом этаже… Но, скорее всего, на жесткость их решения повлияло поведение Мишутки в суде: не обращая внимания на отчаянные взгляды адвокатессы и чувствуя моральную поддержку челябинских дружбанов, Скрипник гордо заявил во всеуслышание прямо в зале заседаний:

– Воровал, ворую и воровать буду!

Сказал – и ведь словно в воду глядел…

Садился Скрипник при Хрущеве, а на волю вышел уже при Брежневе… Впрочем, перемены в верхах мало интересовали Мишутку, занявшегося «щипанием» денег и карманов трудящихся… Да и на свободе он надолго не задержался – спалился через четыре месяца после первой отсидки и загремел за колючку вновь, теперь уже на «пятилетку». Весь свой «пятерик» Скрипник отмусолил от звонка до звонка… На свободу вышел поумневшим и работать начал по хатам – щелкал квартиры, как орехи…

Сначала все шло удачно – были и цветы, и девочки, и солнечный берег Крыма, и брюки-клеш, и восхищенно-подхалимские взгляды дружбанов-собутыльников… Однако – сколь веревочке ни виться… Через два года Мишутка снова засыпался – в Москве на этот раз, «забарабанил» его подельник, сука рваная… И поехал Михаил Игоревич в воркутинские лагеря мотать очередную «пятилетку». Но поехал уже не пацаненком-недорослем, а солидным опытным уголовником… На вора его, правда, не короновали, но в авторитетах Скрипник ходил… Мишутка – это вам не фунт изюма, это всегда место подальше от параши и уважение от братвы… И снова он свой срок от звонка до звонка отбарабанил, а потом рванул подальше от Белокаменной с ее вездесущим МУРом – в Крым. Там Мишутка, правда, надолго не задержался – сорвался с одним корешком в «гастроль» по России-матушке… Погуляли красиво – брызги шампанского и огни кабаков, и длинный шлейф грабежей и разбоев…

А в 1979 году фортуна, девка капризная, снова от Скрипника отвернулась. Дело было в Мурманске. Уходил Мишутка с одной хаты от ментовской облавы, и – надо же! – сел ему на хвост один тщедушный такой с виду мусоренок… Упертым, гнида, оказался – два квартала сзади бежал, не отставал… Скрипник, задыхаясь, за угол свернул – увидев подвал открытый, туда и нырнул, думая отсидеться… А этот мусоренок то ли увидел, то ли догадался – короче, он тоже в подвал сунулся… И тут Мишутку бес попутал – в том подвале возле стенки ломик ржавый валялся, вот тем ломиком мент настырный по голове и получил. Скрипник через упавшего перепрыгнул – и снова бежать, да тут другие мусора подоспели… Ох, и били же они Мишутку ногами!.. Хорошо еще, что тот мусоренок жив остался, – шапка удар ломиком смягчила…

Отвесили Скрипнику полные пятнадцать лет – будь здоров, не кашляй… Тюрьма урке – дом родной, может быть, и отмучил бы как-нибудь Мишутка свою «пятнаху», но за девять лет до конца срока навесили ему еще «трешку» за неповиновение администрации. И невмоготу стало Скрипнику, испугался, что так и сгниет он в лагерях родной Коми АССР. Не выдержал Мишутка, ушел еще с двумя кентами в побег из-под Ухты, схоронившись в штабелях бревен…

Летом из «комятских» лагерей бегут десятками, а вот убегают – редко… Одних ловят, других вертухаи с автоматов достают, а большинство в Парме [16] Парма – тайга ( жарг. ). с голоду сами подыхают…

Вот так и Мишутка с корешками – сплавившись по Печоре-реке на несколько десятков километров от лагеря, поняли беглецы, что деваться-то им и некуда… В поселках – везде кордоны, жратвы нет, из оружия – только «перья» самодельные… Лето к закату шло, ночами уже холодать стало. Сгинули бы урки, все трое упокоились бы в болотах гнусных, если бы не сделали Мишутка с кентом поздоровее третьего беглеца коровкой [17] Корова – беглец, которого в побег берут специально на убой, как пищу ( жарг. ). .

Две недели, оставшись вдвоем, зэки беглые кое-как продержались, наконец к Ухте вышли… Правда, напарничка-то пришлось Мишутке все же упокоить – слабым в стержне этот кент оказался, все скулил чего-то, ныл, вроде как рассудком повредился. Короче, достал совсем Скрипника, у которого тоже нервы вразнос пошли.

А у самой Ухты – словно подарок халявный Мишутке выпал – пьяненького капитана-артиллериста, видать, не в ту сторону занесло, и попал он на перо зэковское. В отпуск этот капитан ехал к родителям, да вот не доехал… Вещи и документы зарезанного офицера позволили Скрипнику до Питера добраться.

В Ленинграде (а точнее, в Колпино) залег Мишутка в хату одного дружбана старого и на улицу даже нос высунуть боялся – за хибу возьмут, тогда довесные срока счастьем покажутся, потому что, скорее всего, вломили бы Скрипнику «вышака»… Больше полугода хоронился в хате Мишутка, лишь изредка, по ночам, во двор выходя, чтобы воздуху свежего глотнуть…

В конце концов корешку старому, видать, поднадоел не вылезавший из его хаты гость, и сказал он как-то Скрипнику:

– Слышь, Миша, век в подвале не проховаешься, надо как-то дальше об жизни кумекать… Я тут прикинул фуфел к носу – надо тебя Виктору Палычу показать, он человек правильный, поможет… А мне тебя содержать тяжко стало – ты на меня сердца за эти слова не держи – старый я уже, чтобы воровать…

Мишутка ничего на это не ответил, только кивнул – к Палычу так к Палычу… Выбора-то ведь все равно не было… Может, и повезет, может, и не подставит его дружбан, за которым давние должки остались неоплаченными, под гнилой расклад… Ишь ты, падла – старым стал, воровать не может… Воровать только мертвый не может, а в России – вор на воре и вором погоняет, богатая она, Рассеюшка, воруй – не переворуешь, на всех хватит…

Не верил Мишутка ни в Бога, ни в черта, ни в дружбу, ни в слово честное или лукавое… Верил Скрипник в одно – пока зубы острые, надо кусать. Понимал Мишутка и то, что волки должны стаей ходить, загрызая ослабевших своих собратьев… А в стае вожак нужен. Потому и прислушался Скрипник к словам дружбана об Антибиотике – именно под этим погонялом был известен на всю Коми АССР коронованный вор Виктор Зуев… Многие и фамилию-то его никогда не слышали, а вот скажи Витька Антибиотик – и все сразу понимают, о ком речь… И вот – на тебе, уже не Витька, а Виктор Палыч… Растут люди, растут… Так растут, что и понятия воровские им тесными становятся… Не любил Мишутка Питер, в этом городе все всегда не как у людей было, все не по понятиям, и воров здесь никогда особо не признавали. От «спортсменов» пошло все это, мало их во все щели на зонах дрючат… Да еще мусора к этим «спортсменам» пристегнулись, в спайку вошли – вместе начали вопросы решать, и поди, предъявись им… Не зря братва говорит, что Москва – город воровской, а Петербург – ментовский… Вот только интересно – как в таком сучьем городе может честный вор Витька Антибиотик главарить? Не то здесь что-то, парево какое-то…