Андрей Расторгуев - Дело в шляпе

– Чем обязаны, Порк? – вопрошает из дальнего угла субъект с наглой харей.

Приглядываюсь и узнаю Бурого. Когда-то давным-давно он сколотил банду, которая грабила торговые караваны в окрестностях столицы. Надо же, сколько лет, сколько зим…

Стоп, ему ж ещё годков шесть на каторге загибаться, если не ошибаюсь.

– Бурый? Ты что, сбежал?

– Обижаешь, начальник. Освободился подчистую, спасибо Его Величеству за Помик.

«Помиком» у жуликов принято называть Указ о помиловании. По нему заключённых выпускают из тюрем, выпинывают с каторги, а иногда и отменяют казни. Наш сердобольный король просто помешан на издании подобных Указов. Шлёпает их штук по десять в год по всякому поводу. То в ознаменование освобождения какого-нибудь города от гнёта тёмных сил, то в связи с праздником урожая, то в честь всемирного дня борьбы с прожорливой саранчой или дня рождения любимой собачки. Зачем, спрашивается, создавал тёмную стражу, если отпускает преступников? Чтобы мы не бездельничали? Вообще-то я и так без работы не сижу. Бандитов на воле всегда предостаточно. Ловить, не переловить. А тут ещё за этими по второму кругу бегай. На кой сардак мне лишняя головная боль?

– Это вы Червонца приголубили в квартале отсюда? – сразу беру быка за рога.

– Ты чё, начальник, не мы это. Чужого жмура на нас не вешай.

– Тогда скажите кто, и гуляйте лесом.

Нисколько не сомневаюсь, что им всё известно – и кто убил, и за что, и где преступника искать. Но не скажут ведь. Да я, собственно, и не рассчитываю. Спросил просто так, для проформы, чтобы светскую беседу поддержать. Мне ведь повод нужен, чтобы упечь этот сброд за решётку.

– Эээ, Порк, не по понятиям базаришь, – подтверждая мои мысли, возмущается Бурый. – Мы корешей не сдаём. Да и не знаем ничё. Какой с нас спрос?

– Я твоего мнения не спрашивал. Если мне понадобятся ваши понятия, то лишь затем, чтобы подтереться.

Молоденький бандит, не выдержав, подрывается с места и пробует достать меня ножом. Ну и воспитание у нынешней молодёжи. Чуть что, сразу за ножи. Сидел бы себе тихо, глядишь, остался бы цел.

Из-за спины вылетает массивная туша Тюти, чудом не сбив меня с ног. Дикий вепрь, несущийся в безумную атаку на охотника, чтобы защитить свой выводок. В подставленную им широкую ладонь со всего маху влипает лицо несдержанного бандита. Тот словно в стену врубился. Голова откидывается, а ноги взмывают вверх. Буйный молодчик с грохотом падает на спину, теряя нож. Ещё и затылком смачно приложился. Двойное сотрясение обеспечено.

Подняв парня за воротник, Тютя водружает пребывающее в прострации тело снова на лавку. Я подбираю нож, втыкаю в стол между кувшинами с вином и обглоданными костями. Только теперь вижу, что у пострадавшего идёт носом кровь. Сам виноват, нечего бодаться с моим помощником. У него ладонь побольше иной головы будет. К тому же твёрдая, что камень.

Обвожу взглядом притихшую четвёрку. Если кто и хотел рыпнуться, печальный опыт предшественника погубил это желание на корню.

– Перья на стол, – говорю спокойно, заранее зная, где, у кого и что припрятано. Есть у меня такая способность, я же тёмный как-никак.

Они об этом знают, потому выкладывают всё, что есть. Рядом с торчащим в столешнице ножом вырастает небольшая горка железа. Накрываю её своей шляпой. Не дай бог кто к ней притронется, наказания не избежать. Ведь это не просто головной убор, а часть экипировки тёмного стражника, вещь неприкосновенная.

– Тютя, – поворачиваюсь к помощнику. – Всех четверых в городскую тюрьму. Скажешь, чтобы рассадили по разным камерам.

– За чё, Порк? – возмущается Бурый. Cлабенько так возмущается, безо всякой надежды. – Мы же ничё не сделали.

– Вот именно. Вы не назвали убийцу.

– Да этот Червонец… Он ведь сам душегуб, каких поискать. По нему давно верёвка плачет. Тот, кто его пришил, вам же одолжение сделал…

– Нам одолжений не надо, – прерываю его тираду. – И за верёвку делать её работу никому не позволено. Она же, бедная, теперь на слёзы изойдёт, узнав, что вздёрнуть Червонца ей не светит. Может, вас предложить вместо покойничка, чтобы не рыдала понапрасну? А то вдруг убийца так и не сыщется. Ладно, уводи их, Тютя.

Но мой помощник отчего-то хмурится и не сходит с места.

– В чём дело? – спрашиваю.

– Бумага нужна, – бормочет недовольно. Что-то новенькое. Не замечал раньше за своим подчинённым столь ярого соблюдения канцелярских порядков. – Прошлый раз, когда ты гоблина изловил и велел в тюрягу свести, начальник тамошний от ворот поворот мне дал. Почему это, говорит, господин Порк не соизволил сопроводительный тугомент составить. Так и не пустил, выкормыш сардака. Пришлось гоблина во дворе сторожить.

Кошмар! Тютя целую речь толкнул. Похоже, сегодня в лесу кто-то сдохнет. Причём крупнорогатый, да ещё и со всем стадом в придачу. Как бы не пришлось помощника менять. Жаль. Привык, знаете ли, к его молчанию, а тут в нём красноречие вдруг проснулось. Не порядок.

Хотя, он прав, что ни говори. Прекрасно помню тот случай с гоблином. Я же Тютю отправил и об этом благополучно забыл, зная, что помощник исполнит всё в точности. Представьте моё удивление, когда утром прихожу в тюрьму, чтобы засвидетельствовать своё почтение свежепойманному гоблину, и вижу его не в камере на цепи, а связанным во дворе. И рядом Тютя сидит, носом клюёт. Всю ночь не спал бедолага.

Знатно тогда огрёбся у меня начальник тюрьмы. Тот ещё бюрократ. Подозреваю, он просто придрался к Тюте, чтобы не принимать гоблина. От этих сардачьих созданий всегда одни неприятности. Кому охота пускать их к себе, да ещё на ночь глядя. И без разницы тюрьма это или гостиница.

– Будет тебе «тугомент».

Достаю из-за пояса перо и кусок пергамента. Они всегда при мне. Мало ли что… Чернил только вот не ношу. Не хватает ещё в них перепачкаться. Пришлось кликать хозяйку:

– Анжи! Чернила есть?!

– Из жидкостей только вино! – долетает из кухни её недовольное ворчание.

А чего я ждал? Это же притон, а не изба-читальня.

Оглядываю комнату в поисках чего-нибудь пишущего. Внимание привлекает парень с расквашенным носом, который по-прежнему пытается остановить кровь. Через мгновение Тютя крепко держит его за голову, а я, периодически мокая перо в багровые струйки, аккуратно вывожу на пергаменте строчки донесения о задержании подозрительных лиц. При этом похихикиваю, представляя вытянутую физиономию тюремщика, когда он поймёт, что я использовал вместо чернил. Пусть только попробует отказать…

Едва комната опустела, появилась Анжи. В кухню, оказывается, её затолкал мой доблестный помощник. Ну да, как бы он вошёл со своими-то габаритами – прихожка довольно узкая.

Полукровка, гордо вскинув голову, вперила в меня вопрошающий взгляд. «Что дальше?» – читаю по её зрачкам, в глубине которых, на самом дне, прячется испуг: «Что будет со мной?»