Елена Миллер - Убийство, шоколад и рояль в кустах

– Сейчас мы поедем с Толиком в управление – у нас важное дело. А вечером мы вернемся. Хочешь, я зайду за тобой в мастерскую?

– Хочу. – Глаша, наконец, улыбнулась. – Карп и отец Косьма будут очень рады видеть тебя. Не говоря уж о Маше! Давай поужинаем все вместе.

– Замечательно! – Обрадовался Даниил и снова несколько раз поцеловал ее пальцы. – До вечера!

– До вечера!

Когда московский инспектор направился к автомобилю, Глаша случайно подняла голову на окно второго этажа. В черном проеме узкой рамы стояла Шоколадная Прима и курила, пристально глядя на них. В этом ракурсе ее платье было похоже на рваное кровавое пятно.

Глафира тряхнула головой, чтобы отогнать наваждение, и быстро пошла к монастырю. Путь ее лежал через Тополиную аллею, которая была необыкновенно хороша в светлое сентябрьское утро.

Но Глафире было не до красот родного Скучного. Сумбур в голове мешал ей сосредоточиться на загадке таинственных кровавых посланий.

Кроме того, сейчас все ее мысли были заняты неожиданным приездом Даниила. Глаша улыбнулась. Он почти не изменился, разве что похудел немного, да в глазах появилось новые, незнакомые искорки. Какое дело привело его из Москвы и зачем они поехали в управление?

Глафира уже приблизилась к холму, на котором стоял старый Храмовый комплекс города Скучного.

До революции в нем жили монахи, вели большое хозяйство, проводили длинные красивые службы…. Теперь же здесь находился «Музейно-исследовательский центр». Несмотря на то, часть построек по-прежнему стояла в руинах, комплекс быстро восстанавливался. Карп Палыч – директор и хранитель всего этого беспокойного хозяйства, работал и жил тут же – в старом певческом корпусе, расположенном в каменном двухэтажном доме.

В бывшей трапезной – слева от дома директора, за низкой каменной аркой располагалась иконописная мастерская. Глаша торопливо подошла к двери, отперла ее, и совсем уж собралась войти, когда услышала не то, чтобы ласковый, а совершенно елейный голос тетка Александры:

– Здравствуй, милая доченька!

Глафира вздохнула, мысленно собралась, сообщила своему лицу приветливое выражение и обернулась.

В тени гигантских зарослей борщевика и репейника по-сиротски ссутулившись, стояла родная тетка Даниила с большим свертком в руках:

– Здравствуй, милая! – Еще раз поздоровалась она, приближаясь к бывшей трапезной. – А я тут мимо шла!

– Вот и хорошо, что заглянула. – Стараясь напустить в голос больше радости, ответила Глаша. – Заходи.

Они вошли в прохладную мастерскую. Глафира взяла с сундука простой темный платок, быстро повязала его на голову, привычным движением убрав со лба волосы. Подошла к небольшому иконостасу, перекрестилась на лик Спасителя, Божьей Матери, прочла короткую молитву. Двинулась к столу.

Тетка Александра тоже с душой перекрестилась, поцеловала край иконы:

– Господи, благослови!

После этого сразу перешла к делу:

– Он с краю не любит спать!

Глаша чуть не выронила из рук тяжелый стакан с кистями. Осторожно опустила его на стол, повернулась к Александре и уставилась на нее непонимающим немигающим взглядом.

– Ой! – пискнула Александра и отвела глаза. – Не гляди так, мурашки по спине бегут!

Глафира послушно отвернулась, а для верности еще и прошла в дальний угол мастерской к старому буфету. Включила электрочайник.

– Мне сестра из Москвы звонила! – Слезливо продолжила тетка, без сил опускаясь на сундук. – Извелась она вся! Даниил с работы домой не ходит, похудел, штаны парашютом висят. А если и приходит, то во сне Глафиру зовет! А вчера днем домой нагрянул, молча вещи в свою машину покидал, мать поцеловал, сказал: «Не ждите!» и уехал.

Тетка Александра тихо заплакала, ловко подхватывая мелкие слезы в концы платка:

– Не объяснил ничего, не сказал толком. И ты молчишь! Как два сыча! Таращитесь друг на дружку и молчите! Ничего у вас не поймешь!

Глаша присела с ней рядом, обняла за шею, улыбнулась:

– Ну, допустим, никаким парашютом штаны не висят. Это, во-первых. Даниил давно уже здесь, с Толиком уехал в управление. Дела у них. Это, во-вторых. А что касается….

– Здесь! – радостно вскинулась Александра. – Значит, ничего не напутала Семеновна! А то стою я на утренней службе, про звонок сестры вспоминаю. Прошу Господа, чтобы управил всё! А сама гляжу – нет тебя в храме. «Эге, думаю, неспроста это!» И тут Семеновна подходит, та, что у Старого Вокзала живет….

Глаша кивнула, давая понять, что прекрасно понимает о какой Семеновне речь.

– И говорит: «Племянник твой в Скучный по московской дороге через шлагбаум приехал. В светлом костюме, в темных очках. Я думала, он к участку полицейскому направится. А он влево свернул и прямиком к Верхней улице покатил! Не иначе, к Глашке! Ну, Александра, коли поросенка, помяни мое слово!» У меня внутри прямо так и оборвалось все! Как это, думаю, коли поросенка – он же маленький еще! Нужно будет еще двух докупать! А то и трех! У Петровны докуплю – у нее хорошие поросята!

Глаша тихо смеялась, отвернувшись в угол.

– Не смейся! – Развернула ее к себе Александра. – Точно говорю, лучше, чем у Петровны нет поросят!

– Я верю, верю! – Борясь со смехом, ответила Глафира.

– То-то же! – успокоилась тетка. – А то вы, молодежь, ничего в поросятах не понимаете! Одни убийства на уме! Аа! Слышала!!! – вдруг вскрикнула Александра, да так, что Глафира вздрогнула и схватилась за сердце. – В Усадьбе фотографа убили, прямо на рояле! Кровь всю в бак для шоколада слили, а тело розами закидали, чтобы не нашел никто!

Глафира уже смеялась в голос, не в состоянии сдерживаться. Наконец, она смогла остановиться на секунду и произнести:

– Знаю. С утра там Толик был. Кстати сказать, Даниил именно туда и ехал с вокзала. А вовсе не ко мне!

– Конечно! Я не спорю! – Очень ласково, как тяжело больному ребенку ответила Александра. – Конечно, не к тебе!

И тут же вскочила, засуетилась, засобиралась:

– Побегу-ка я, договорюсь с Петровной! Пока Анна всех поросят в старом городе к своим ручищам не прибрала!

Прихрамывая и охая, тетка засеменила к двери, во двор, и вскоре ее хлопотливые причитания стихли за аркой.

Глафира осталась одна. Еще чуть-чуть посмеялась над забавной теткой, и тут ее взгляд упал на большой сверток на сундуке.

– Вот растяпа! – Негромко сказала она. – Тряпки-то свои забыла!

Глаша подошла, отогнула край мешка, заглянула внутрь и опять засмеялась, но уже совсем по-другому – тихо и по-бабьи горько.

В мешке лежали необъятные мужские мягкие тапочки, полосатая пижама, несколько отутюженных футболок и пара до блеска отстиранных джинсов. Сбоку была заткнута старенькая книжка в затертом коричневом переплете «Записки о Шерлоке Холмсе».