Эллина Наумова - Прихожанка нарасхват

– Полина, – горячечно шептала она, – ведь человек может родителям пожаловаться, в полицию обратиться, уехать на другой край города, откупиться, наконец. А зверь совершенно беззащитен.

Я поматывала головой, как китайский болванчик, и кусала губы. Лохматый красавец Пончик был для нее всем, и осуждать ее за любовь я не имела права. Через полчаса мне удалось вклиниться в ее монолог о превосходстве животных над некоторыми людьми:

– Вы наверняка что-то разузнавали о Жене? Поделитесь. Я тоже никому не назову вас, как информатора.

О, она разузнавала! Задолго до его гибели пыталась прорваться в квартиру с приятельницей сектанткой, чтобы та исполнила свой миссионерский долг. Но мать преступника проехалась матом по «чучелам с книжками» и смачно плюнула им вслед.

– Я хотела полицейскому полковнику со второго этажа все рассказать, – воскликнула Альбина Львовна, пуская мелкую слезу.

Возникла пауза. С минуту я ожидала более прямого вызова на откровенность. Мы с Виком соблюдаем основные правила конспирации, но шила в мешке не утаишь. Неужели людям уже надоело строить догадки, и они жаждут смотреть в бинокли в окно измайловской спальни? Однако Альбина Львовна собиралась не провоцировать меня, а всего лишь высморкаться. Затем продолжила:

– Но что сделает Виктор Николаевич с этой бандой? Они ведь и убить стаей могут. Поодиночке струсят, а кучей – пожалуйста.

– Альбина Львовна, – решилась я, – а почему вы со мной это обсуждаете?

– Потому что газеты читаю. Ты кого только не хаяла. А с тебя все, как с гуся вода.

Признаюсь, такой оценки моих творческих потуг меня никто, кроме идеально державшей спину напротив перелицованной мадам, не удостаивал.

– Так вы мне статью заказываете? – легкомысленно уточнила я.

– Заказывают, когда платят, – надоумила Альбина Львовна. – Ты, Полина, просто напиши, что с каждым, кто травит бессловесных тварей, разберется смерть.

Я смогла лишь взглянуть на Пончика. Аристократический кобель игрушечно восседал на ковре и сладко зевал.

– А насчет заказа.., – мечтательно протянула хозяйка. – Были бы деньги, я не статью, а всех дворовых пакостников заказала бы. Кто из них вырастет? Незачем и расти.

«Поздравляю, Полина, все-таки ты умная и проницательная, – похвалила я себя. – Никогда специально этой дамой не интересовалась, а чуяла, что она будет подсматривать в окно за выгулом Пончика, и что затаит ненависть к Жене за собачьи обиды навсегда. Ты тогда доводила до абсурда свою подозрительность по отношению к Антону и сочинила хохму про быстренько убившую мальчишку соседку. А она и впрямь, пусть в фантазиях, его умерщвляла. Интересно, сколько человек можно зарезать, если обратить в деньги хотя бы этот серебряный поднос и истратить их на киллеров? Боже, с кем бок о бок живем, с кем приходится ежедневно раскланиваться»?

Ситуация возникла настолько привычно-рабочая, что я пошарила рукой по дивану в поисках блокнота или диктофона. Опомнилась и профессиональным бесстрастным голосом приемщиц жалоб трудящихся сказала:

– Публикации не обещаю, но внимательно выслушаю вас, Альбина Львовна. Ошибаются те, кто полагает, будто при высокой преступности, инфляции, безработице преждевременно бить тревогу по поводу братьев наших меньших. Все надо делать параллельно.

Она даже зарумянилась от удовольствия, вслушиваясь в чудовищный штамп. Я вспомнила свою последнюю нетленку – не досталось майонеза, застрелился из обреза – и горько признала, что регрессирую на глазах. Пока собственных, но это не утешает. Однако заниматься самобичеванием было некогда. Альбина Львовна, видимо одобрив дух грядущей статьи, резко приступила к повествованию.

Дама потрудилась на славу. Она выяснила, что отец Жени в советском прошлом был большим начальником на заводе, потом повредился умом, не слишком долго просуществовал инвалидом и умер. Что мать, которая была гораздо моложе мужа, пошла работать в столовую, чтобы прокормить двух прожорливых сыночков. Но последние несколько лет, не достигнув пенсионного возраста, пребывала в «свободном полете», то есть с утра до вечера рассекала расфуфыренная по магазинам и парикмахерским и часто уезжала из города на неделю-другую. В ее отсутствие живущий отдельно старший брат навещал младшего с компанией тертых обрюзгших мужиков. И Женя подгонял им на ночь малолеток. Дальше Альбина Львовна целомудренно перечислила суммы, ежемесячно выплачиваемые за газ и свет матерью бедовых ребят. Но я беззастенчиво полезла в самую грязь:

– Про малолеток поподробнее, пожалуйста. Полагаю, что квартплата не имеет прямого отношения к моральному облику.

– Не скажи, Полина. Есть наглецы, которые раскатывают на иномарках, а за квартиру годами не платят.

– Альбина Львовна, теперь это пройденный этап.

– И «жучки» в счетчики ставят, чтобы меньше платить.

– Все-таки о совращении.

Оказалось, что мотающиеся с Женей и его приятелями девочки только с виду школьницы и скромницы, а на самом деле ни них пробы негде ставить.

– А вот недавно завелась у Женьки какая-то нездешняя девочка, – задумчиво произнесла Альбина Львовна. – Ее видели, когда к себе вел. Щебетала, как птичка. И одета была скромно, красиво, не то, что здешние проститутки. А через неделю бабы слышали, как на балконе старший пьяно скандалил, требовал, чтобы ее к его друзьям брат привел. Тот не соглашался, причитал: «Она не такая»…

Будь у меня диктофон, я бы его выключила. История становилась обычной-преобычной. Измайлов должен был разобраться в ней в два счета. Райотдельщики в четыре. Но почему увязли? Альбина Львовна заметила, что я где-то витаю, и кашлянула. Чуткий Пончик тихо гавкнул. Да, с этой дружной парой отвлекаться не следовало.

– Вот я и думаю, Полина, не зарезали ли младшего из-за его несговорчивости? Те, кого старший на оргии привозил. Они, вроде приятели, а на поверку враги заклятые.

Альбина Львовна выговорила последние фразы вяло, словно через силу. Я ей от души сочувствовала. Здорово было бы, если бы замахиваясь ножом, убийца раздельно произнес в перепуганное лицо Жени: «За сэра Пончика». А тут за несговорчивость какую-то жизни лишили. И вдруг мне будто шприц под лопатку воткнули и начали медленно вводить лекарство. Ощущение было столь явственным, что я задержала дыхание. Альбина Львовна как раз засуетилась с остывшим чайником, поэтому звуковых сигналов не последовало. Пончик тоже промолчал. У меня в голове вертелось: «Антон! Что-то не связывалось в объяснении его присутствия во дворе. Возраст? Ему двадцать два, на таких мелкие шавки вроде Жени в светлое время суток кидаться остерегаются. Хотя выглядит он моложе своих лет. И, как это он, провожая девушку после дискотеки, то есть поздно, проскочил, а днем нарвался? И была ли девушка? То-то у меня сложилось впечатление, что о территориальных разборках он знает не понаслышке, но выдает несколько устаревшие сведения. Опять мимо. Описанный соседкой промысел местной гоп-компании во главе с Женей как раз и иллюстрировал рассказ Антона. Тут другое. Жене было шестнадцать, сестренке Антона примерно столько же. Не она ли влюбилась в хулигана? Не случилось ли с девочкой худшего? Женя посопротивлялся, посопротивлялся, да и отдал ее дружкам брата на поругание. После смерти матери Антон годы тянул семью. Наверняка сестра ему дорога. Мог ли он из-за нее пойти на убийство»?