Алексей Доброхотов - Вскормить Скрума

– А вон, глянь, что твориться, – ответил старик.

– А то я не вижу!

– Нет, ты, поди, глянь, говорю.

– Опять самогон пьете, сволочи, – резко заключила она.

– Вот, дура, баба, – возмутился хозяин.

– Да не дурней вас, разгильдяев.

– Нет, ты погляди, чо тут такое. Чаво в мире делается.

– Да вижу – ничаво новава. Все самогон, окаянные, жрете. Шли бы работали. Бригадир с утра по деревне ходит. Всех мужиков на сенокос сгоняет.

– Самогон, говоришь? Это, что мы пьяные, по-твоему, сидим, чо ли?

– А то я не вижу?

– А ты видишь! Видишь бутыль пустая. Чаво тут пить?

– Так сожрали уже. Дело дурное не хитрое.

– А то мы сидим пьяные?! Ты бы лучше посмотрела, чаво делается. Это же не поймешь, чаво делается. Это же черт знает чаво такое. Стой тут, я щас, – распорядился хозяин и быстро вбежал в дом, откуда через мгновение вернулся со второй бутылью самогона, – Гляди, чаво делается, – кинул по дороге своей бабе, налил полный стакан и протянул Трехе, – На. Пей.

– Не хочу, – отвел рукой гость подношение.

– Во как напился. Уже и не хочет, – выдала баба Дуня

– Пей, говорю, – приказал хозяин.

– Не могу. Не могу больше пить. Не лезет, – взмолился Колька.

– Представляешь, один всю литровую бутыль выпил, и ни в одном глазу, – пояснил Степаныч, – Не берет. Даю – не хочет. Что с мужиком стало?

Видит Дуня, мужики настроены серьезно. Не шутят. Где это видано, чтобы заядлый алкаш среди бела дня не казался пьяным? Сидит, насупившись, словно мышь, злыми глазами стреляет и от выпивки наотрез отказывается.

– Видала? – снова поинтересовался Степан.

– Чаво это? – пожала она плечами.

– А я об чем? – воскликнул самогонщик, – Видала? Видала, чаво с человеком делается?

– Видала, что он тут бездельничает.

– Вот, дура, баба.

– Гнал бы вон его на работу. Заместо таво, чтобы тут дурью с ним маяться.

– Ничаво не понимает. – развел руками старик, – Тут можно сказать на ее глазах чудо свершилось, а она не видит.

– Брось, дед, пойду я, – тяжело поднялся с лавочки Треха.

– Нет, ты погоди. Я ей объяснить хочу, что б она не думала, будто мы тут сидим как какие-нибудь. Пусть ка она узнает, чаво в мире делается. Это можно сказать вопрос глубокомысленный. Жизни и смерти можно определить.

– Во, напился, дурак! – махнула рукой Дуня.

– Я напился? Ты видела? Нет, ты слыхал? А ну, Треха, покажи ей, – раззадорился хозяин.

– Пойду я, – поднялся с лавочки гость.

– Стой! – Степан снова сунул ему под нос полный стакан, – Пей, говорю.

– Отстань от него, – заступилась женщина, – Не видишь не в себе он.

– Пей, говорю, – настаивал Степаныч, – От того и не в себе, чаво ты не понимаешь.

– Господи, черт тебя побери, – встряхнула руками баба Дуня, – Вот пристал, паразит к человеку.

– Пей! – рыкнул хозяин.

Выпил Треха пятый стакан. До самого дна. Даже живот вспучился.

– Ну, чо? – указал на него Степаныч, – Видала?

– Еще день во дворе они уже самогонку жрут, паразиты, – с досадой в голосе заметила женщина.

– А… – только махнул рукой Колька.

– Самогонка, говоришь? И чо, он пьяный с нее, али нет? Пройдись-ка. Покажи себя, – гость вяло отмахнулся рукой и медленно побрел через двор в сторону калитки. Даже собака на него больше не лаяла, – Чаво, пьяный по-твоему? Да?

– Вроде нет… – прищуриваясь присмотрелась к нему хозяйка, – Чаво это?

– А то я не знаю, – пояснил старик, – Раньше с чекушки пьянел, а теперь и двух литров ему мало. Пьет, гад, самогон, как воду. Ан не берет он его. Вот чаво. Видала, что происходит?

– Господи…

– Я ему самогонку наливаю, а он хлебает ее, как воду. Во как! Чаво с человеком сталось? Вчерась еще все было нормально.

– Так чаво же это ты, Ирод, на него продукт переводишь?! Воды тебе мало! Вон целый колодец стоит, пои – не хочу! – всплеснула женщина руками.

– А я об чем? – подтвердил старик.

– Вот Ирод-то, вот Ирод. Это ж сколько денег то все это стоит, чаво ты, Ирод, в него, в черта ненасытного, закачал? Нечто ты сразу не узрел, что он, черт паршивый, ее жрет, как воду? – возмутилась баба Дуня.

– Видала, чаво с человеком стало. Ему поправиться, а он не может.

– Вот Ирод-то… – разволновалась хозяйка, – Не пускай его сюда больше. Пусть платит, портом пьет.

– Ты, Дуня, не кипятись. Самогонки, конечно, жалко. Только, чаво с человеком делать? – поставил вопрос ребром Степаныч.

– Пошли оба с глаз моих, – заключила она.

– Сглазили его, я думаю, – предположил хозяин.

– Сглазили? – притормозила женщина.

– Порчу навели. Последнюю радость в жизни отняли, – заключил самогонщик.

– Ах, ты, господи! – хозяйка так и села на ступеньку крыльца.

– Вот и получается, проблема, – определил старик.

– Знаю. Знаю, кто это сделал, – включилась баба Дуня, – Это Мироновна. Это она, стерва.

– Мироновна? – удивился Степаныч.

– А кому еще? Кто бабе Клаве телку испортил? Кто? – вскочила она на ноги, готовая немедленно бежать на разборки.

– Кто? – не понял хозяин.

– Мироновна, – ткнула в него пальцем баба.

– Это почему?

– Потому, как первостатейная стерва.

– Это все ваши бабские пересуды, – отмахнулся старик.

– А я говорю, она. Если не она, так кому еще? Глаз у нее дурной, зависливый. Своего мужика нет, вот она чужих и портит, – заключила баба Дуня.

– Это еще не факт, – возразил самогонщик.

– А я говорю она. Кто вчера траву на поле собирал? Зачем спрашивается? – решительно воткнула она руки в боки.

– Так ты сама собирала, – парировал Степаныч.

– То я. А то Мироновна. Ты меня с Мироновной не путай, – замахала она у него перед носом узловатым пальцем.

– Э-э… дура баба, надо к Мишке сходить, – предположил старик, – Слышь, Треха, Постой! Айда к попу зайдем. Он тут рядом живет. Сосед мой.

– Ну и дураки, – заключила баба Дуня и осталась тем вполне довольна собой.

* * *

Отец Михаил тридцати лет отроду, пока еще не женатый недавний выпускник семинарии, направленный сюда вести небольшой приход с миссией возрождения веры, проводил день в огороде под палящими лучами солнца, смиренно дергая сорняки из грядки с морковкой. Относясь к любому делу с толком и пониманием, он сосредоточенно выщипывал всякие травинки, оставляя в земле только тощие зеленые хвостики.

– Миш а, Миш, – позвал Степаныч, из-за забора, – Слышь, Миш, поди сюда. Дело есть.

– Дело у всех есть, – глубокомысленно изрек батюшка, продолжая свою работу.

– Дело, говорю. Поди сюда.

Приходской священник поднял голову и с некоторым укором посмотрел на прихожан.

– Трехе плохо, – ткнул самогонщик пальцем в торчащую рядом лохматую голову с огромным зеленым пятном на волосах.

– Молись, Николай. Господь поможет, – молвил священнослужитель и продолжил прерванное занятие.