Алексей Доброхотов - Вскормить Скрума

Они угнездились на сене и общались. Скрум оказался приятным собеседником. Многое помнил из жизни Трехи. Вспоминал разные забавные случаи, когда ему приходилось, засучив рукава, отлавливать разбежавшиеся по всему телу толпы черных червяков. Мужик и думать забыл обо всех этих скандальных историях. Чего только не случалось с человеком по пьяни. О многом вообще слышал как будто впервые, удивляясь, что это происходило именно с ним, и он сумел сотворить такое.

– Надо же, – покачивал он головой, – Неужели это был я?

– Вот так мы и живем, – делился воспоминаниями новый приятель.

– Да-а… – почесывал лохматый затылок Колька, – Меня достают часто. Кругом одни сволочи.

Они сидели на самой макушке стога и наблюдали как солнце медленно опускается за горизонт. Настроение у Кольки понемногу нормализовалось. Недавняя душевная муторность отодвинулась в сторону. Отвалилась съедающая душу хмарь. Организм больше не трясло в сжигающей лихорадке, жажда перестала сушить горло, и мир снова стал казаться приятным. Даже расширились некие границы мироощущения. Словно вместе с чудным приятелем вошла в его жизнь новая способность восприятия каждой вещи. Будто открылся некий второй план, увеличилась глубина проникновения. Он стал улавливать небывалые ранее звуки и запахи. Скошенный луг расцветился новыми насыщенными красками. Небо стало казаться глубже и ярче. Облака рельефнее и четче. Словно кто-то подкрутил в голове фокус, увеличил настройку, расширил диапазон.

– Красота-то какая… – невольно зажмурился Колька.

Из перелеска на лужок с длинными деревянными граблями на плече вышла баба Зоя, незлобивая, тихая, одинокая старушка. Никого у нее не осталось. Доживала себе на скудную пенсию. Корову держала, с нее и кормилась. Для нее и сено, видимо, вышла заготавливать.

Вечерело. Работа закончилась. Домой спешила.

– Чего это она с мужиками скирдовала, чо ли? – удивился Колька, – Надеется, ей сена дадут.

– Вроде как всех звали, – заметил Скрум, – Почему не дадут, если работала?

– Много хочет, мало получит.

– Это почему?

– Вредная она, вот почему. Кому она нафиг нужна тут? Чо она может? Кто за нее вступиться? Она же сама в жизнь никому не нальет. Даже если у нее будет. За чо ей давать? Сена ей захотелось. Ха-ха. Вот дура. Вкалывала больше всех, получит во, – скроил мужик пальцами фигу, – Когда такое было, чтобы больше давали тому, кто больше работает? Давай ее пуганем? Во повеселимся, – предложил он.

– А если она испугается? – засомневался новый приятель.

– Вот и пускай испугается. Веселее будет, – загорелся Треха, скатился со стога на землю, натянул на голову потрепанный, затертый пиджачишко и быстро зарылся сено, – Знаешь какая она сердобольная. Сейчас мы ее подловим, – захихикал в предвкушении веселой шутки, – Мяу, – позвал жалостно, – Мяу, мяу.

– А если она сильно испугается? – заволновалось воздушное создание, – Если помрет от страха?

– Не помрет. А помрет, так не жалко, – отмахнулся озорник, – Подумаешь, делоф-то. Одной жадиной меньше станет. Мяу, мяу.

Баба Зоя переходила луг, когда услышала за соседним стогом жалобное мяуканье заблудившейся кошки.

«Потерялась верно. На помощь завет, – забеспокоилась женщина, – Или, может, поранилась?»

Она свернула с тропы в сторону, направилась на кошачий зов, завернула за стог, и в этот момент из глубины сена с диким рычанием на нее выпрыгнул черный зверь с растопыренными грозно лапами.

– А-ар-р-р!

– А-ай! – завопила старушка, в ужасе отлетая в сторону, и шлепнулась задом на землю.

– Здрасте, баба Зоя, – возник перед ней Треха, еле сдерживая распирающий его хохот.

– Здравствуй, Коленька, – пролепетала она, – Никак медведь на меня напал?

– Ага, – согласно кивнул мужик головой, проказливо улыбаясь, – Во, в лес убежал. Тебя испугался. Скирдовали?

– Работала, – утерла она платочком пот с лица, – Ой, батюшки, – перекрестилась, поднялась с земли, снова перекрестилась, – И как тебе только не совестно? Кондратий меня чуть не хватил. Прости, Господи. Так ведь не хорошо, Коленька. Все работают, – покачала она седенькой головкой, – Работать, Коленька, надо. Прости, Господи, его душу. Совсем дитя неразумное, – отряхнула пыль с платья, подобрала оброненные грабли и посеменила к деревне от греха подальше, прихрамывая.

Над самой ее головой закружились, запереливались в лучах заходящего солнца на темном фоне затихающего леса яркими огоньками некие прозрачные шарики. Словно маленькие веселые искорки, вспыхивая разными цветами радуги, они заструились лучезарной цепочкой, выстроились в ровный круг и растворились в сгущающихся сумерках.

Неожиданно она пошла по тропе ровно, словно ничего не случилась.

Трехе почему-то сразу же стало стыдно.

«Зачем старушку обидел? – подумал он, – Чего она мне сделала?»

Ночным холодком из леса повеяло. Темнеть стало. Домой идти совсем не хотелось. Хотя в животе давно гимн Советского Союза сыграли. Но голод не самое страшное в жизни. Бригадир поди по всей деревне уже рыщет. Сцапает, на разборки потянет.

Закопался Треха в сено поглубже, свернулся калачиком, запахнулся в замызганный пиджачок. Если бы не Скрум, совсем одиноко бы стало.

* * *

Тем временем стараниями бабы Дуни свежие новости разнеслась по деревне. К вечеру в курсе событий оказались все односельчане, включая бригадира. Даже состоялся небольшой сход в поле возле последней скирды наиболее сочувственно настроенных мужиков, где постановили произвести народную экспертизу, засвидетельствовать, так сказать, выпьет Треха литр чистого самогона или нет. Сомневающиеся согласились в складчину оплатить возможные расходы и даже покрыть Степанычу былые убытки, а тот в свою очередь взялся выкатить первосортный продукт, и в случае неудачного завершения эксперимента напоить за свой счет все общество – сколько в кого влезет.

Местом вечернего сбора обозначили крыльцо возле фактории. Там и скамейки длинные, и бабы не помешают, и крыша над головой имеется. Особо активные прихватили нехитрую закусь, на всякий случай.

Треху нашли не сразу. Сначала искали по всей деревне. Тремя группами. Но после короткого разговора бабы Зои со Степанычем, встретившимся ей по дороге домой, довольно быстро обнаружили его в стогу по ботинку, торчащему из сена.

Два черных бугая выдернули Кольку из мутной дремы. Один горбатый, перекошенный, вислоухий. Второй носатый с выпученными водянистыми глазами. Сгробастали грубо и поволокли в темень.

Щербатая луна над лугом повисла. Кузнечики оглушительно стрекочут. Звездное небо раскинулось во всю ширь. Черная стена лесополосы разинула голодную пасть готовая проглотить мужика в бездну.