Олег Северюхин - Рыбалка на другой планете. Сборник фантастических рассказов

Подрабатывающие музыканты работают от души, похоже не для денег, а для того, чтобы доставить радость от музыки для прохожих. Настроение музыкантов заразило и меня. Я шел и прищелкивал пальцами в такт музыке. Скрипачка играла так, как будто она стояла на сцене в концертном платье и локоны ее волос ниспадали на скрипку, скрывая от нас переживания композитора и соволнение исполнителя. Я с радостью бросил в открытый футляр скрипки червонец и пошел дальше, провожаемый звуками полонеза. Со мной происходило что-то невообразимое. Я был готов обнять весь мир. Все люди были мои братья. Как старому другу мне улыбнулся и помахал рукой пожилой армянин-сапожник, чей закуток находился в конце перехода. Это для меня он находился в конце перехода, а для людей, идущих мне навстречу, закуток находился в начале перехода.

Я вышел из перехода и на мое улыбающееся лицо стали оглядываться люди, идущие к переходу. По мере удаления от перехода мое настроение стало приходить в обычную норму – радоваться особо нечему, вновь возвратились горбачевские времена интенсификации производства любой ценой и неизвестно для чего.

Гра Эгор был доволен. Он нашел самое лучшее место для вживания в земную цивилизацию. Его никто не видел, и он никому не мешал. Люди, проходящие по его внутренностям, питали его отрицательной энергией и давали информацию о том, что происходит на Земле. Плохо было только то, что чем больше он поглощал отрицательной энергии, тем меньше было людей, рисующих краской на стенах, которая нравилась Гра Эгору больше всего. Надо было выбирать: либо краска на десерт, либо постоянное питание отрицательными эмоциями.

Тонкий запах чеснока плыл в полуметре надо мной. Запах приятно возбуждал и заставлял воображать, какое же кушанье так приятно пахнет, и кто с таким чавканьем его поедает. Ну, разве так можно? А, вообще-то, можно. Как готовят, так и едят. Вероятно, и эту пищу готовили так же, как ее сейчас едят.

Я помню, как готовила моя мама. Все продукты разложены на столе. Кучками. Сначала чистится картофель. Перед чисткой его тщательно моют, поэтому процесс чистки можно назвать стерильным. Как хирургическая операция. Кухня – это, конечно, не операционная. Чего меня все на медицинские темы сшибает?

Затем тонкой соломкой нарезается капуста. Она режется сочно, с хрустом. Невозможно удержаться, чтобы не взять пучок этой соломки и не отправить в рот. Капуста осветляет и делает прозрачным мясной бульон, как морковка при варке курицы.

Аккуратно разрезаем на восемь частей спелые томаты и кладем их на сковороду. Поливаем растительным, а еще лучше, кукурузным маслом. Мелко нарезаем репчатый лук. Боже, ну разве можно так чавкать и материться?

– Нет, Петь, ты меня не убеждай. У меня уже три дня ни грамма в организме не было. Но этот покойник смотрит на меня, и я чувствую, как он морщится, когда ты начинаешь громко чавкать. Я понимаю, что этого быть не может. Но пойми, здоровый организм одним тромбом не остановишь. Ты не обратил внимания на его румяную рожу? Отчего это так? Объяснение одно – тромб создал супермалую систему кровообращения и кусок аорты, возбуждаемый какой-то аминокислотой, стал насосом для крови. Прикоснись к его лицу. Прикоснись. Только не останавливай его. Дай ему еще пожить, хотя я бы так жить не хотел. А ты не думаешь, что мы на пороге величайшего открытия – дать человеку вспомогательное сердце, чтобы ослабить нагрузку на основное сердце. Как многомоторный самолет, который может совершить посадку и при одном работающем моторе. Да, Петька, ты прав. Одного покойника для этого мало. Самое главное, что в это никто не поверит. А то хуже, засекретят, и сразу начнут солдат многосердечных выпускать или правителей вечными делать. И нас с тобой от этого дела ототрут. Скажут, прозекторам здесь делать нечего. Ищите судебные ошибки или ошибки своих товарищей, а в большую науку не лезьте. Ваше время прошло, когда терапевты научились и в хирурги пошли. Нет, я так не могу. Он смотрит на меня и прислушивается к каждому моему слову. Пошли, у меня в кабинете спирт есть, а то я вообще с катушек поеду.

Гулко раздались шаги в большом помещении, и хлопнула металлическая дверь. Интересно, а где это я нахожусь, и что за странный сон мне снится. Ладно, соня, поднимайся, пора зубы чистить и бриться. Но почему я не чувствую своего тела? Где мои руки и ноги? Неужели эти мясники все отрезали? А почему я не чувствовал никакой боли? Наркоз? Но после наркоза такое похмельное состояние, что его ни с чем не перепутаешь, а я-то чист, как стеклышко. Неужели правда все, что говорил этот с небритым голосом? Кто меня слышит? Люди!!!Помогите мне! Я живой! Неужели они сейчас вернутся и добьют меня?

Похороны были пышными. По первому разряду. Оказывается, что я был для кого-то дорог, кто-то выполнил долг вежливости, а большинство пришли из любопытства: мой случай был достаточно нетипичным и в медицинских кругах никак не могли прийти к единому мнению, что же со мной случилось.

А, вообще-то, на своих похоронах достаточно скучно. Выслушивать всякую ересь, которую кто-то вспомнил, и как с преподавательской кафедры смотреть, как присутствующие что-то рассказывают друг другу, коротко улыбаясь и принимая хмурое выражение лица.

Почему они меня хоронят? Ведь я жив. Правда, я не могу двигаться, но я все вижу и слышу.

Все произошло как-то внезапно. Я вышел в поле на пополнение своей коллекции и мне попался великолепный экземпляр бражника «мертвая голова». Я с детства неравнодушен к чешуекрылым насекомым, а бражник этот занесен в Красную книгу еще СССР. Считайте, что я нашел клад, три четверти которого я должен отдать государству. Фигушки. И показывать никому не буду.

Когда я накалывал бражника на иглу и размещал его в стеклянной коробочке, я уколол палец, как молодой отрок Базаров при анатомировании трупа.

С этого дня я как будто начал проваливаться в глубокий сон. Я слышал, как говорили о заражении крови, чувствовал процедуру переливания крови, чертыханья медсестер, ломавших иголки о мою кожу, и отсутствие боли вообще.

Врачи делали рентген и говорили, что внутри моего панциря желеобразная масса, и просили моих родственников отдать меня для научных исследований. Спасибо жене, не отдала. Сказала, что сами похоронят, какой есть.

Наконец закрыли крышку гроба. Стало темно и уютно. Что-то качнуло меня и все успокоилось. Тишина. Покой.

Я не знаю, сколько прошло времени, но я стал чувствовать свое тело. И оно какое-то странное. У меня стало шестнадцать ног. Или шестнадцать рук. В зависимости от того, что мне нужно было ими делать.

Я ощутил, что моего прежнего тела не стало, был веретенообразный кокон, который я разломал и вылез в то, что раньше называлось гробом. Дерево сгнило, а я был жив. Прошло не меньше полугода. Надо выбираться наверх. Так не хочется рыться в грязной земле, но гены требуют свое.

Читать дальше