Джеймс Грейди - Последние дни Кондора

– …и дети, – закончила за него Фэй. – К счастью, я разговариваю не с ребенком. Понимаешь, ходят слухи о каком-то агенте, который был захвачен на территории, где не должен был появляться, и вызвал на себя удар беспилотника.

– Мы шпионы, Фэй. А это значит, что мы, помимо прочего, занимаемся и распространением слухов.

– Перестань, Сэми. Ведь это я задаю тебе вопрос, а не кто-то другой.

– Не знаю, что именно ты слышала, – сказал ее друг и бывший начальник, – но такие вещи случаются. Старайся не думать о том, что этот парень скорее всего превратился в еще одну безымянную звезду на стене памяти в Лэнгли. Думай о том, что он, возможно, остался жив и получил Почетный орден Конгресса. Хотя он скорее всего погиб. Или сошел с ума.

Сэми дотронулся до руки Фэй. Это был жест более опытного коллеги, стремящегося защитить более молодого. Легкое, почти неощутимое прикосновение, в котором не было и тени сексуального подтекста.

Он заглянул в зеленые глаза Фэй.

– У тебя есть какие-то особые причины, чтобы задавать подобные вопросы?

– Не уверена, – призналась Фэй. – Пока только предположения. Если бы я точно знала, что они обоснованные, не стала бы играть в прятки, сразу рассказала бы все, как есть.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – сказал Сэми, открывая ей дверь.

Точно так же он открыл перед ней дверь в тот день, когда с Фэй проводили беседу в звуконепроницаемом плексигласовом помещении сенатского комитета по разведке. В какой-то момент Сэми отвел взгляд от сидевших за столом напротив него двух сенаторов и заместителя директора ЦРУ, посмотрел на Фэй и сказал:

– Могу я попросить вас выйти?

После этого он встал и распахнул перед ней дверь.

Она покинула «аквариум», в котором не было ни одного окна. Оглянувшись, Фэй увидела Сэми и еще троих незнакомых ей мужчин, которые должны были решить ее судьбу, и эта картина врезалась ей в память навсегда.

Потом, посмотрев налево, она заметила его. Он стоял у стойки кафе, держа в руке белую пластиковую чашку.

Она видела его только что – он был одним из пяти сотрудников аппарата сената, также присутствовавших на начальной стадии встречи с участием Сэми, представителя руководства разведсообщества и двух сенаторов – одного от республиканцев, другого от демократов. Это было секретное оперативное совещание, посвященное сложившейся в Париже ситуации. Минут через двадцать его и остальных административных сотрудников верхней палаты Конгресса выставили за дверь, и в помещении остались Фэй, Сэми, двое сенаторов и профильное начальство. После этого представители законодательной власти были ознакомлены со сверхсекретной информацией о кровавых событиях на вымощенной брусчаткой улице французской столицы.

«Меня, в конце концов, тоже попросили удалиться», – подумала Фэй.

Она посмотрела на сотрудника сенатского аппарата. Обыкновенный мужчина – высокий, светловолосый, в сером костюме, примерно ее возраста.

К черту его и к черту докторов. Мне нужен кофе.

Он не посторонился, когда она положила долларовую бумажку в белую пластиковую чашку, стоящую рядом с кофейной машиной, и налила себе горячего темного напитка. Мало того, он сделал шаг вперед, приблизившись к Фэй. Она, не веря металлодетекторам, установленным у входа, впилась в него пристальным взглядом, пытаясь угадать очертания спрятанного под одеждой оружия, и увидела, что у него в чашке не кофе, а вода.

Надо было признать – от него приятно пахло. Фэй, пережившая сильное нервное напряжение, вспотела и от души надеялась, что духи с запахом лилий скроют это.

– Ну, – сказал мужчина, – и о чем вы там говорили?

– Вы это серьезно?

– Я знаю, что вы из ЦРУ, поэтому должен был сказать что-то шокирующее, чтобы получить более или менее правдивый ответ, – сообщил собеседник. – Потому что, если бы я хотел поговорить о каких-то безобидных вещах, то мы поболтали бы о чем-нибудь обыкновенном – например, я стал бы расспрашивать вас, к какому лагерю принадлежали ваши родители – к фанатам «Роллинг стоунз» или «Битлз».

– Вы уже начали вашу безобидную болтовню?

– Я надеялся, что это будет наша болтовня, но в принципе да. Что еще вам сказать?

– Вы что, пытаетесь ко мне подъезжать?

– Боюсь, если бы я попытался к вам подъезжать, вы сломали бы мне руку местах в шести.

– Пожалуй, только в двух.

– Спасибо за сдержанность. – Он поднял обе руки, и в его голубых глазах промелькнула улыбка. – Нет, пока что я не подкатывал к вам, но, per se [1] В себе самом ( лат .). , начинаю чувствовать соблазн сделать такую попытку.

– Per se?

– Извините, когда я нервничаю, я начинаю говорить довольно странно.

– Значит, это я заставила вас нервничать?

– С того самого момента, когда я вас увидел.

– Что ж, это, пожалуй, неплохо.

– Все дело в том, как вы стояли. И сейчас стоите. Сразу видно, что вы здесь, на земле, а не витаете в облаках. В вас чувствуется решимость и способность противостоять обстоятельствам, какими бы они ни были. – Он помахал рукой извиняющимся жестом. – Ну, а теперь можете меня прогнать.

– Как я понимаю, вы решили меня завербовать.

– Есть такая идея. Вы играете в алтимат?

– Что это?

– Алтимат фрисби. Похоже на просто фрисби. Но с резиновыми дисками. Это спорт для наркоманов.

– А вы что, наркоман? И думаете, что я – тоже?

– Я – федеральный служащий, которого могут в любой момент без предупреждения подвергнуть тесту на употребление запрещенных веществ. Это простая игра. Бросаешь тарелку, бежишь, ловишь тарелку. Никакого физического контакта с другими игроками. Но чертовски увлекательно. Затягивает.

– Правила, я вижу, в самом деле несложные.

– Не правила. Кодекс чести, – сказал мужчина.

– Похоже на времяпрепровождение для студентов-второкурсников.

Собеседник Фэй сделал жест головой в сторону помещения, где проходило секретное заседание и где в этот самый момент сенаторы, должно быть, хмурились, напуская на себя серьезный вид.

– Я здесь только тем и занимаюсь, что ношусь туда-сюда и ловлю все, что эти деятели бросают в воздух. И стараюсь сделать так, чтобы это стало чем-то реальным. Да, побегать, конечно, приходится. Но все же это приносит мне удовлетворение. И я уже давно не второкурсник.

– Насколько давно?

Не смотри в сторону комнаты совещаний!

И тут он засмеялся. Просто засмеялся – открыто, не таясь и не сдерживаясь. И сказал:

– Приходите, не пожалеете.

– Что?

– Завтра вечером в районе семи часов – если только на нас не обрушится нежданная сентябрьская буря. Это в центре. Идите вдоль газона у восточного крыла Национальной галереи и попадете, куда нужно.

– Вы что, в самом деле хотите, чтобы я играла в этот ваш…