Марина Серова - Семейный кодекс Санта Барбары

Я вошла на территорию больницы и осмотрелась. Корпуса по правую руку, в центре часовня, потом аллея, ведущая прямо. А мне куда?

– Вам в какой корпус нужно? – спросила меня проходившая мимо женщина средних лет.

– Для начала, думаю, в административный.

– А-а, вы, значит, не к больному.

– Я вообще-то журналистка.

– Да? – оживилась она. – О чем-то будете писать? – И, не дожидаясь моего ответа, взволнованно попросила: – Пожалуйста, напишите о том, как с нами поступили. В приемное отделение по «Скорой» привезли мою маму, Картузову Викторию Евгеньевну, ей 75 лет. Состояние тяжелое, температура высокая. У нас были все необходимые документы и анализы для госпитализации. Диагноз – левосторонняя пневмония. В приемном покое врач без бейджика, кстати, разговаривала со мной очень грубо и на повышенных тонах. «У вас нет никакой пневмонии, только ОРВИ, – говорит. – А его можно и дома лечить». В общем, отправила домой с диагнозом ОРВИ и рекомендовала принимать кагоцел или ингаверин. А сама даже не осмотрела больную как следует. Я спрашиваю: «А как же мы ее обратно повезем?» Она опять грубит: «Как хотите, так и везите. Это ваша проблема». И вот сейчас человек дома в тяжелом состоянии.

– Как фамилия, вы говорите? – переспросила я, вытаскивая блокнот. Раз уж назвалась журналисткой, надо соответствовать профессии.

– Картузова Виктория Евгеньевна. Вы уж напишите в газете о таком отношении к людям.

– Да, конечно. Вы не переживайте, я обязательно все проверю.

– Да уж, пожалуйста. Если молчать, так оно и будет. А если печать возьмется за дело… Вот моя сноха – лежала после операции в отдельной палате и не могла дозваться медсестер. Никого на посту не было! Она еще полностью и от наркоза-то не отошла. Позвонила мужу, тот примчался, дошел до заведующей. Так сразу и диванчик поставили, чтобы на нем медсестры спали. И они после этого случая стали чаще заходить в палаты и проверять состояние прооперированных.

– Я вас поняла. Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где административный корпус?

– Конечно, знаю. Сейчас пойдете прямо и выйдете прямо на него.

Я поблагодарила ее и пошла вперед. Интересно, однако, складывается визит. Прямо передо мной был двухэтажный административный корпус современной постройки. У входа лежал аккуратно расстеленный коврик. Слева красовался каменный вазон с цветами, справа припарковались три машины. Я открыла дверь и вошла. Здесь, наверно, недавно был ремонт. Свежая штукатурка на стенах, в углу мешки со строительным мусором.

Мимо проходила уборщица с ведром и шваброй. Довольно молодая, хотя большую часть лица скрывали темные очки. Из-под короткого халата виднелись спортивные штаны с лампасами.

– Здравствуйте, не подскажете, где кабинет главврача?

– Чего прешься под ноги? Не видишь, мою я!

Явное хамство.

– Во-первых, вы еще не начали мыть. А во-вторых, – я вынула из сумки прокурорские «корочки» и сунула ей под нос, – я из прокуратуры.

– Так бы сразу и сказали. – Чувствовалось, что она нисколько не испугалась. Оно и понятно: уборщицы сейчас на вес золота, попробуй найди адекватного сотрудника на символическую зарплату.

– Не вы одна здесь ходите. Моешь, моешь, а они все снова ходят и ходят, – опять завела она. – Еще и ремонтники эти все изгваздали, оттирай тут за ними.

Я пожала плечами. Да, действительно, мы ходим и ходим. А уборщицы моют и моют. Но это еще не повод вести себя как цепная собака.

– Вы извините меня, – напоследок сказала она. – Поднимайтесь на второй этаж и по коридору направо.

Когда я уже поднималась по лестнице, сзади раздался резкий и высокий женский голос. Так обычно в деревнях выгоняют коров на выпас.

– Светлан Влади-имировна, как закончишь здесь мыть, срочно беги в третий корпус, там некому убирать. Слыхала?

– Да чего это вы, Ольга Петровна, указываете мне? Я в третьем корпусе не работаю! Не хватало еще чужую работу выполнять!

– Не будете убирать, так я докладную на вас напишу!

– Пишите!

Как же хорошо, что надо мной нет никаких начальников.

На втором этаже я сначала попала в небольшой холл с диваном, креслами и раскидистой пальмой. Я свернула направо и прошла по коридору мимо дверей, выкрашенных в цвет парижской зелени. На мой взгляд, не очень-то гармонирует со светло-серыми стенами. Табличек на дверях не было, видимо, после ремонта еще не успели прикрепить. Что же мне делать, стучать в каждую? Наверное, придется. Я постучала в одну. Безрезультатно. Подергала за ручку – заперто. То же самое с соседней дверью. Наконец в самом конце коридора мне повезло. На мой стук по ту сторону двери послышалось: «Войдите».

Я вошла. Прямо напротив меня в офисном кресле за большим столом сидела представительная женщина. На вид ей можно было дать лет пятьдесят с хвостиком. Ухоженное лицо, стильная укладка. Я оглядела кабинет. Довольно просторный, с большим черным диваном, стульями, рабочим секретером с книгами, журналами и какими-то документами в файловых папках.

– Здравствуйте, – сказала я. – Я ищу кабинет главврача.

– Вы его нашли. Проходите, – пригласила она.

Я подошла к столу.

«Эльвира Станиславовна», – прочла я на бейдже, прикрепленном к белому халату.

– Я Татьяна Иванова, частный детектив.

Представляться работником прокуратуры довольно рискованно. Что прокатило с уборщицей, не сработает с главврачом. Не говоря уж о том, что «корочки» давным-давно просрочены, а руководитель больницы наверняка заинтересуется более подробными сведениями о моей особе. Это мне было ни к чему, поэтому я решила действовать в своем настоящем статусе.

– Да? – спросила она с интересом. – И что же вас сюда привело?

– Я расследую убийство Николая Петровича Сосновского. Он работал хирургом у вас в больнице.

– Сосновский? – переспросила она. – Нет, не помню такого. Хирург, говорите? А когда он работал?

– Точно сказать не могу. Где-то в 1990-е годы.

– Тогда я здесь еще не работала. А чем же вам может помочь больница, если человек погиб, как я понимаю, недавно, – она вопросительно посмотрела на меня, и я кивнула, – а работал он здесь довольно давно?

– Меня интересует прошлое убитого. Ведь просто так никого не лишают жизни. Враги есть у того, кто кому-то очень насолил. Важны и давняя неприязнь, и вражда. Поэтому я решила узнать, какие у Сосновского были отношения с другими врачами и пациентами. Возможно, когда-то он допустил ошибку и теперь родственники или сам бывший больной решили восстановить справедливость своими силами.

– Какого рода врачебную ошибку вы имеете в виду?

– Прямо скажу, не из разряда тех, о которых уже анекдоты ходят. Что хирург Н. оставил в операционной ране больного С. хирургический зажим или тампон, а может быть, и перчатки. Попадались мне и заметки об оставленных в теле больного хирургических ножницах, а это уже прямая угроза жизни.