Сергей Попов - Виселица для жирафа. Иронический детектив

«Видать, кофе-то был не от чистого сердца!» – широко улыбнулся я примадонне театра, когда откашлялся. Та смотрела на меня вытаращенными глазами, белая как мел. Я решил дожимать ее до конца. «Ну, что же, начнем работать. Итак, кто был назначен ранее на роль Доны Анны?» – спросил я, словно не знал, что это та, что только что подавала мне отравленный кофе. «Я», – тихо ответила примадонна и застыла в ожидании. Тогда я огорошил ее вопросом: «Скажите, у вас есть дочь?» – «Есть», – ответила актриса, не понимая, куда я клоню. «Сколько ей лет?» – «Четырнадцать». – «Вот именно столько лет и должно быть главной героине спектакля», – торжественно произнес я, обращаясь ко всей труппе. Это означало новаторский подход к трактовке образа, но, главное, в моих словах таилось, что той, которая только что хотела меня травануть, не видать главной роли как своих ушей. Я думал, что примадонна от этих слов упадет в обморок, но она неожиданно обрадовалась. «Так что, мне доченьке сейчас позвонить? засуетилась она, доставая из сумки мобильник. Она у меня преславная и занимается в театральном кружке». От такой неожиданной реакции актрисы я растерялся, и чуть было не сказал: да, звоните.

Я встал из-за пульта и на всякий случай направился к сцене подальше от этой странной особы. Так безопаснее. И вдруг меня обожгла мысль: «Что я делаю? Зачем при всей труппе я говорю о дочери примадонны? Ведь еще немного, и я буду обязан назначить именно ее на роль Доны Анны. И тогда рядом со мной этих змеюк-отравительниц будет уже не одна, а две. И еще одно обстоятельство: назначь я на роль родственницу актрисы, получится, что я сам своими руками выведу на большую сцену еще одного ненавистного мне «сынка», а точнее, «дочурку». Дочурка после дебюта в такой нехилой роли займет надежное место в труппе. Самодовольная, наглая, бездарная, она не даст пройти на подмостки какому-нибудь настоящему дарованию, не пустит на сцену какую-нибудь способную девочку, как когда-то туда не пустили меня. «Нет, – подумал я, – не бывать этому!»

И вдруг словно кто-то свыше услышал мой монолог открылась дверь в зал и вошла девочка. Ну, не совсем, конечно, ребенок, а именно подросток. На вид ей было лет четырнадцать-пятнадцать. Это была дочь уборщицы. Вошедшая обратилась сразу ко всем собравшимся: «Мама спрашивает, вы будете репетировать или можно убирать на сцене?» «А это ты у нового „главного“ спроси», – кивнула примадонна в мою сторону. Девочка пошла ко мне и уже было хотела открыла рот, чтобы задать тот же вопрос, но я опередил ее и заговорщицки поманил пальцем, чтобы она подошла ближе. Она подошла. Я спросил нарочито громко, чтобы слышали все: «Хочешь играть в спектакле?» Девочка от удивления открыла рот, да так и застыла. Когда ей удалось, наконец, начать шевелить губами, она спросила: «А какую роль?» Я заорал чуть ли не на весь театр: «Главную!» Я увидел, как у подростка задрожал подбородок. «Это вместо нее?» – заикаясь от волнения, спросила дочь уборщицы, покосившись на примадонну. «Да», – твердо ответил я. «Да она меня прикончит!» – в ужасе пролепетал подросток. «А что, уже был прецедент?» – громко спросил я, так, чтобы «отравительница» слышала. Девочка от страха побледнела и многозначительно повела плечами, затем ее ножки подкосились, и мне пришлось схватить ее обеими руками за плечи, чтобы она тут же не грохнулась на пол. Я несколько раз с силой тряхнул ее, чтобы она пришла в себя, как это делал обычно капитан Баталин после того, как объявлял кому-то из молодого пополнения, что предстоит идти на задание, где, может быть, будет опасно. При этом капитан произносил слова, глядя в остановившиеся от страха глаза сотрудника: «Смелее надо быть! Смелее!» То же самое я выпалил девочке: «Смелее надо быть!», а затем обратился к труппе. «Друзья, сейчас мы пройдем следующий эпизод: первая встреча Гуана с Анной у памятника погибшему Командору. На роль Доны Анны мы попробуем вот это очаровательное юное существо. Прошу любить и жаловать». Девочка неумело поклонилась труппе. В зале наступило гробовое молчание – даже признав во мне неистребимого новатора, такой примочки не ожидал никто. Особенно приятно мне было видеть лицо примадонны, которая уже мысленно отвела эту роль сначала себе, потом своей дочери. На нее было жалко смотреть: и травануть меня не смогла и роли лишилась. Одним словом, она была растоптана мною, раскатана по асфальту.

Но существует такая категория женщин, броских, успешных, к которым мужчины опасаются подойти, пока те, образно говоря, на коне. Но стоит этим особам оказаться низвергнутыми, а значит, растерянными, беспомощными, как представителей сильной половины человечества сразу начинает неудержимо к ним тянуть, хочется помочь, поддержать, словом, поучаствовать в их судьбе, но и, конечно, приласкать. Вот и я для себя отметил, что не прочь бы переспать с примадонной, но именно с такой растоптанной и поверженной. Правда, тут же в голове возник вопрос: «А как в этом случае ты собираешься с ней переспать, если ты турнул ее с главной роли и ее дочери эту роль не оставил? В театре так не бывает». Но тут же что-то внутри меня самостоятельно продиктовало ответ: «Время покажет. А пока пусть спит с тем, с кем спала». Я невольно перевел взгляд на премьера – того, c кем волею моего решения обречена спать первая актриса труппы, и решил идти до конца в своих отношениях с этой парочкой.

«Кто у нас репетировал роль Дон Гуана?» – обратился я к коллективу, хотя прекрасно знал, кто ее репетировал тот, с кем спала, а главное, из-за моей выходки еще будет спать несостоявшаяся дона Анна.

«Я», – ответил записной красавец и даже встал. Я смерил взглядом его статную фигуру, оценил подчеркнуто правильное лицо и неожиданно заявил: «Нет, не пойдет». Глаза первого красавца труппы от удивления выкатились из орбит, он беззвучно шевелил побелевшими губами, хотел, видимо, спросить, почему не пойдет, но от волнения не мог. Я всё объяснил сам: «Потому что Дон Гуан – это сам Пушкин. Откройте книгу любого пушкиниста, прочтете в ней именно это. Давайте вспомним, каким был Александр Сергеевич. – Он был маленького роста, страшненький на вид, но языкатый, черт. Ему баб приходилось языком соблазнять. Красивому мужчине, как вы, не надо говорить женщине столько изящных слов, не надо плести вокруг нее сети. Женщины на красавцев кидаются сами, одним словом, такой симпатяга, как вы, в роли пушкинского Дона Гуана – это недостоверно. Ну, не Пушкин вы в этом смысле». Красавец растерянно закивал головой: «Нет, я не Пушкин, я – другой, еще неведомый изгнанник…». – «Ну, вот и славно», – подвел я итог.

Я обвел глазами зал в надежде найти того, кого можно назначить на роль Дона Гуана, и увидел его сразу. Это был актер, которого капитан Баталин отметил как главного подозреваемого в убийстве предыдущего режиссера. Я, конечно, запомнил его еще при первой встрече с труппой: маленького роста, какой-то корявый, курносый и при этом видно по повадкам: маниакальный бабник, который самоутверждается за счет числа соблазненных женщин и еще, небось, в чисто мужском коллективе с гордостью хвастает, сколькие из них сделали от него аборт. Нет, он не ставит своей целью доставить женщине удовольствие в минуту любви. Он охотник, его цель сам факт этих минут, а не их качество. А вдруг таким и был сам Пушкин в своей неженатой жизни? По крайней мере, любовный список поэта широко известен. Именно в таких вот утвеждающихся через обладание женским телом уродцах, уродцах, которые не несут соблазненной женщине никакой радости, а только страдание и боль, и видел Пушкин угрозу для своей юной неопытной избранницы Натальи Гончаровой, вот такого гада, осмелившегося приблизиться к ней, он был готов без промедления убить.