Юлия Михалева - Невидимые. Банды старой России

С утра Макар наконец-то отправился в доки. Театр никуда не денется – тут можно и подождать день-другой, а семье надо есть. И Петьку лечить тоже – а то мальцу уж совсем скверно. Макар бы сам, наверное, и не понял, да передались тревоги матери, весь день хлопотавшей у кроватки.

К счастью, домовладелец, получив «красненькую» Червинского, подобрел и согласился подождать с выселением еще неделю.

– Макарка, где взял? – вечером, когда уже легли спать, тихо подкралась сестра.

– На базаре заработал.

– Ой, брешешь. За день-то – и десятку? Ну правда, скажи.

– Ммм…

– Скажи.

– Я сплю, не мешай.

Мать вопросов не задавала.

Макар задумался, наблюдая, как над водой у пристани кружатся, вереща, мелкие речные чайки. Если сбить голубя, то его можно и на суп, а из такой, пожалуй, ничего не сваришь.

Баржа объявила разгрузку. Рабочих, стоявших поодаль в поисках поденки, как ветром сдуло – все устремились на клич зазывалы.

Когда Макар опомнился, стало уже поздно. Работу он упустил.

– Макар! Ты?

Рабочий улыбнулся, оборачиваясь – признал голос Степана. Прежде они вместе вкалывали на чугуноплавильне. Он тогда и позвал на ту забастовку. Хотя и сам тоже не виноват особо – за компанию увязался.

Они давно не виделись. При прошлой встрече положение приятеля было едва ли не хуже, чем у самого Макара. Но сейчас он выглядел превосходно – приоделся щеголем и даже, кажется, располнел.

– Ну как дела, брат? – Степан крепко стиснул в объятиях, похлопал по спине.

– Да как… Все мыкаюсь. А ты, гляжу, неплохо?

– И то верно, не жалуюсь. Пойдем, что ли, выпьем за встречу?

Макар посмурнел.

– Не могу я уйти. Работа нужна.

Степан понял заминку правильно.

– Да брось – раз приглашаю, то и плачу. Идем.

– Неудобно как-то…

– Ну хватит ломаться, Макарка.

Степан ухватил товарища за рукав и едва ли не силой увлек в ближайший трактир. Сели, выпили и за встречу, и за прошлое. Перешли к нынешнему.

– Никуда не могу пристроиться, – заметил Макар сокрушенно, хоть и не совсем искренне. Большую часть времени он пробездельничал по поручению Червинского.

– Из-за завода? – с пониманием уточнил Степан. – Вот и меня никуда не брали.

– Но взяли же?

– Да как сказать, – рассмеялся собеседник. – Не то, что взяли, но на жизнь хватает.

– Как же ты устроился?

– Ну… Тебе-то доверять можно. Видишь, взялись мы тут втроем… Я, Ванька и Сенька с Павловской мануфактуры. Знаешь их?

Макар помотал головой.

– Толковые, – Степан поднял вверх большой палец. – В общем, есть у нас дело. Не совсем чистое… Но верное. Может, и ты подсобишь, если что. Только навар разный, сразу говорю: иной раз и «катеринка» выйдет, другой – четвертная, а порой так и червонец всего.

– Это же за сколько месяцев – «катеринка» -то?

– Да за раз же! Ну ты и тугодум.

У Макара, накануне готового продать за десятку душу, такое и впрямь не укладывалось в голове.

– А что делать надо?

– Вот это понимаю – разговор, – одобрил Степан. – Но только не здесь. Сперва выпьем, а потом подходи к вечеру к нам, в латунный склад – недалеко от твоего дома. Там и поговорим. Идет?

– Идет! – рассмеялся Макар и поднял стопку. – За дружбу!

Накануне, покинув полицейский участок, Бирюлев направился в газету, хоть нужды в том особой не было. Титоренко сам предложил не приходить, а вместо того заняться печальными приготовлениями.

В редакции встретили с сочувственным любопытством. Выразив соболезнования, коллеги принялись выпытывать детали.

– Даже представить не могу, каково это: обнаружить отца с веревкой на шее, – вздохнул Вавилов.

– Ох, и не говорите! Наверное, они еще и поглумились, как в прежних случаях, – сокрушалась Крутикова.

– Нет, он лежал в своей постели.

– Напрасно вы пришли сегодня, друг мой… Вам бы отдохнуть, – вдруг заметил автор культурной колонки, внимательно посмотрев в бегающие глаза Бирюлева.

– Верно, вы совсем не здоровы, – участливо подтвердила барышня.

Взъерошенный, покрывшийся лихорадочными пятнами репортер и впрямь выглядел неважно.

– У меня есть новости. Не до отдыха, – высокопарно ответил он и сел за стол, подвигая к себе чистые листы.

Все, что хотелось рассказать, потоком вылилось на бумагу не более, чем за час.

– Готово, – громко сообщил Бирюлев и поспешил к Титоренко.

Однако тот, едва начав читать, отложил статью. Снял пенсне, потер глаза, и чересчур ласково посоветовал:

– Шел бы ты домой, Георгий. Супруга тебя ищет – уже сюда приходила. Ты-то, поди, снова ей не сказал, куда запропастился? Ну, так не тревожься: я объяснил, что ты занят.

Репортер энергично потряс головой, отгоняя слова, как гнус.

– Как моя новость, Константин Павлович?

– Не пойдет, – после небольшой заминки сказал редактор.

– То есть как? – с тех пор, как появились невидимые, уже подзабылось, до чего неприятно звучит эта фраза.

– Обычно. Одни эмоции да неприязнь, но нового – ничего.

– Как – ничего? Полиция не пожелала опросить свидетелей! А неприязнь, конечно, есть, но только не от меня, а ко мне, – горячо затараторил Бирюлев, но Титоренко оборвал:

– Я тебя понимаю… Хотя, чего там – такое не поймешь. Но на твое место я бы точно не захотел. Однако разносить в газете пустые сплетни не стану. Я ж не баба-лоточница.

Репортер резко встал. Вышел из кабинета, и дальше – из редакции, даже не забрав свой портфель.

Домой? От одних мыслей об Ирине становилось совсем тоскливо. Он бесцельно слонялся по улицам, пока не наткнулся на довольно убогую гостиницу «Офелия».

Внутри оказалось тускло, пыльно, безлюдно – впрочем, думалось, что оживление наступало с приходом вечера. Холл освещали зеленоватые электрические лампы. Пахло непросохшим бельем.

Лысый старик-портье, вынырнувший из-под конторки, заставил вздрогнуть от неожиданности.

– Мне бы номер почище на пару дней.

Старик кивнул и протянул ключ.

– И водки принести.

Портье и здесь согласился.

– А на закуску что изволите?

Бирюлев пожал плечами: голода он не испытывал. И потому даже не обратил внимания, что именно по своему разумению доставил лысый старик. А вот горькая пришлась кстати. С непривычки тошнило, но репортер все равно упрямо пил до тех пор, пока начисто не избавился от мыслей и не уснул.

Расплата за часы покоя впечатляла. Впрочем, страдая физически, Бирюлев отвлекался от переживаний.

Уже давно перевалило за полдень, когда он ощутил не только улучшение здоровья – но и, вместе с тем, некоторое облегчение тяжести на душе.

– Ирина тут меня ни за что не найдет!

Глупая детская шалость. Ведь не намерен же он всерьез перечеркнуть разом целых пять лет усилий?

Пора возвращаться к жене… Ночь после страшной находки репортер и так скоротал за разговорами в будуаре жрицы любви.