Яна Темиз - Голубая роза

– О чем же вы тогда разговаривали? Вот скажу Октаю, что ты любезничаешь с молодыми людьми! И они оставляют тебе номера телефона! – видно было, что настроение Сибел значительно улучшилось. – Это не просто так!

– Скажи, скажи! – Айше приняла игривый тон подруги. – Заодно проверим его реакцию. Может, станет ясно, выходить мне за него замуж или нет.

– Ничего себе! Что же тут неясного? – Сибел снова была в своей стихии и радовалась, что Айше сама затронула интересующую ее тему.

– Ты хочешь сказать, что он готов на тебе жениться, а ты еще сомневаешься?

– Ты таким тоном говоришь, что мне, наверно, надо обидеться? Почему бы ему не хотеть на мне жениться? Что, я такая уродина? – Айше знала, что Сибел имела в виду, но нарочно дразнила ее. Ничего, пусть выкручивается из неловкого положения. Сибел действительно смутилась.

– Ну, ты же знаешь, как мужчины относятся к разводу. А твоя история к тому же… и потом, извини, но вы же вместе живете, да?

– Не совсем, как видишь, – Айше этот разговор не смущал, а наоборот, забавлял и даже доставлял своеобразное тщеславное удовольствие. – Вместе мы живем по средам и выходным, и, по-моему, весь наш дом это прекрасно знает. Периодически он мне делает предложение. Вот кольцо подарил.

– Кольцо-то я видела, но ты же его носишь не на том пальце. Неужели ты не хочешь замуж за Октая? – надо же, какое неподдельное изумление в голосе!

– Не знаю. Я ему так и отвечаю. Честно. Дело даже не в нем, а в замужестве как таковом.

«Зачем я ей это говорю? – сразу же подумала Айше. – Она решит, что я не одобряю ее и всю ее жизнь. Надо что-то делать со своей идиотской правдивостью. А то она превращается в бестактность».

Но Сибел, казалось, и не заметила обобщенного характера высказывания Айше. Ее интересовало одно и вполне конкретное дело: ее подруга и Октай. Если бы она была до конца честной сама с собой, она поняла бы и другое: ее интересовал сам Октай. Ее больно кольнуло небрежное заявление Айше о предложениях, которые он якобы «периодически делает».

Сибел не сомневалась, что на самом деле все обстоит совсем не так. Разве может нормальная женщина отказать Октаю? А Айше не только нормальна, но и неглупа. Она не может не видеть всей выгоды этого брака. Она не может не видеть и привлекательности Октая.

«Да я бы на ее месте… На ее месте? Господи, о чем я только думаю!» – Сибел прибегла к спасительному средству, безотказно помогающему при неприятном повороте разговора: взяла на руки малышку и прижала ее к себе. Словно говоря, что ни на чьем месте она оказаться не желает. Хотя слова эти были не сказаны, Сибел казалось, что Айше может догадаться о ее мыслях. Любая женщина всегда чувствует такие вещи, а Сибел тщательно прятала свой интерес к Октаю от посторонних глаз. И от своих собственных.

С удвоенным жаром она принялась за обращение Айше на путь истинный:

– Да ты с ума сошла! Кого ты найдешь лучше?

– Знаю, знаю, – перебила Айше, – собственный коттедж, частная практика, новая машина, счет в банке! Красавец-мужчина и все такое. Можешь меня не уговаривать, я же не слепая и все это вижу.

– Айше, он же прекрасно образован, из хорошей семьи, без всех этих противных тебе типично турецких взглядов. Он не запрет тебя на кухне, ты сможешь вести свой нормальный образ жизни.

– Вот в этом-то и вопрос: смогу ли? Ладно, все эти «To be or not to be» оставим Гамлетам, а мне пора бежать. Спасибо за обед.

Айше поднялась и двинулась в прихожую, на ходу протирая салфеткой очки.

– Кстати, почему ты не хочешь носить линзы? – спросила Сибел.

– Не хочу, это долго объяснять. Мне нравятся мои очки и я в очках. Слушай, а у этой девушки, когда ты ее видела, какого были цвета глаза, не заметила?

– Нет, в подъезде же не так светло. А что? Думаешь, тебя спросят?

– На той фотографии она в линзах, это не ее цвет. Вот я и подумала, какие у нее глаза на самом деле.

– Это тебе полицейский сказал? Я же говорю, он тобой заинтересовался. С чего бы ему откровенничать и оставлять тебе телефон?

– Просто мне на фото что-то показалось знакомым, и он это заметил.

– Что же там знакомого? Там же ничего нет, кроме девушки и бугенвиллии, на этом фото!

– Не знаю. Наверное, показалось.

– Но ты позвонишь полицейскому, да? Пожалуйста, Ай!

– Позвоню. Хотя все это мне не нравится. Плохо склеивается. Аптекарша может вспомнить, что в начале седьмого ты была в аптеке, и тебя все равно спросят, видела ли ты девушку. Кто-то мог видеть, что я вернулась около пяти, а не в шесть десять. Не люблю я врать!

– Аптекарша не может помнить время с точностью до минуты. Скажу, что не видела ее, и все. Ее же там и правда через пять минут уже не было!

– Вот! – сообразила вдруг Айше. – Мы же утаиваем половину информации! Скажем, что я пришла и девушку увидела. В шесть десять. А как сообщить, что в шесть пятнадцать-семнадцать ее там уже не было? Может, это тоже важно, мы же не знаем.

– Тогда давай сделаем так: ты говоришь, что пришла около пяти, а в шесть десять выходила в аптеку.

– Аптекарша скажет, что она меня не видела. Я в нашу аптеку почти не хожу. Мы с тобой, Си, так запутаемся, что нас потом ни один адвокат не спасет. Вдруг они что-нибудь серьезное расследуют, а тут мы с нашим дилетантским враньем!

Айше уже надевала пиджак и радовалась, что этот нелепый разговор вот-вот закончится. Сибел стояла рядом, ловко держа на одной руке дочку, и выглядела очень расстроенной.

– Но что же мне делать, Ай? Я не могу позвонить, мне мир в семье дороже всего. Рисковать я не буду. Но я же измучаюсь! Ты сама только что сказала: вдруг они что-нибудь серьезное расследуют? И я уверена, что наше молчание будет хуже любого вранья.

«Молчание, – проносилось в голове Айше, – «Молчание ягнят»! Ягненочек Сибел боится каннибала Мехмета. Ну уж я-то не ягненок. Я сама придумаю, что сказать. А если…»

– А если, – сказала она вслух, – позвонить и рассказать все как есть, но с одной оговоркой: чтобы тебя не заставляли официально давать показания. Я сама позвоню этому полицейскому и все ему объясню, хочешь? Он… мне показалось, он неглупый и приятный, доброжелательный такой.

– И твой приятный и доброжелательный все равно захочет получить сведения из первых рук. Ты просто не хочешь мне помочь и ищешь отговорки! – в голосе Сибел послышались чуть ли не истерические нотки.

– Сибел, милая, я опоздаю на автобус. И… и знаешь, давай сделаем так: ты ни во что не вмешивайся и ничего не говори, а я что-нибудь придумаю. Ладно? Только не расстраивайся из-за ерунды. Обещаю тебе: я все сделаю!

И, быстро чмокнув подругу в щеку и потрепав по головке малышку, она распахнула дверь и застучала каблучками по лестнице.

Сидя в школьном автобусе, она погрузилась в размышления. Что теперь делать? Сибел, по-видимому, на грани депрессии или нервного срыва, но эта история с девушкой тут скорее всего ни при чем. Просто Сибел взвалила на себя непосильное бремя: трое детей, хозяйство, которое она старается вести идеально, муж, которому она хочет нравиться и угождать, работа мужа, которую она всю, кажется, делает сама. Интересно, она когда-нибудь спит?