Яна Чекирда - Рождение роз

vidi Paestano gaudere rosaria cultu
exoriente novo roscida Lucifero.
rara pruinosis canebat gemma frutectis
ad primi radios interitura die.

Видел я, как смеялись розы, Пестума дети,
Орошены росой, с утренней новой звездой;
Как на росистых кустарниках редкие перлы белели,
Осуждены на смерть, в свете всходящего дня.

Децим Магн Авсоний, «Рождение Роз», пер. В. Брюсова

Скрестим оружие одной – небесной – стали:
Твой дерзкий взгляд и мой холодный взор.
Когда-то боги нас друг другу ниспослали,
И верный путь сулил рунический узор.
Тебя ждала в объятьях гор сурово снежных
И верным вороном из северной страны
Я посылала мудрость слов любовно нежных,
Вверяясь магии языческой луны.
Как подобает королеве благородной,
Хранила верность я, терпенья не щадя,
Хотя и был ты кузнецом тогда безродным,
Драконье злато до поры не обретя.

В мои далекие исландские владения
Ты смело шел, любовью первой вдохновлен,
Пока коварством, страсти злом и наваждением
Однажды не был околдован и пленен.
Горяч был, молод и беспечен – но не жаден:
Самоуверенность с любовью привели
Тебя туда, где у меня ты был украден,
Где боги судьбы наши в узел заплели,
И месть свершилась за обиду и страданье.
Не знала я того, что также ты не знал:
Гласит века о злате проклятом преданье,
Что всех владеющих им ждет один финал.

Последний вздох твой чары скинул на мгновенье:
Из всех имен – с моим ты умер на устах.
Мы дети Одина – остатки поколенья,
Что в новом мире обращенным будет в прах.
Есть рок судьбы и древней магии проклятья,
Но нет любви сильнее связывавшей нас:
Я погребального костра вдохну объятья
В последний день богов и наш последний час.
Пусть не в бою, но меч я снова поднимаю —
Твоею выкована смерть моя рукой.
Кровь наша древнее проклятие снимает,
А мы в Вальхалле снова встретимся с тобой…

Я научилась ходить по льду,
Ступая твердо, не спотыкаясь,
И до небес по снегам дойду,
Когтями ловко за лед цепляясь.
По нежной коже бескровных рук
Скользил губами жестокий холод —
Теперь же дичью, как верный друг,
Он утоляет в лесу мой голод.

Нам с ветром северным по пути
Туда, где Ворон и Волк мне братья,
Где нить судьбы своей обрести
И все от скальдов смогу узнать я:
О благородстве стальных клинков,
О чести воина и о битвах,
О пире хм е льном среди богов
И о достойных мужей молитвах.

Но сердца бьется кусочек льда
Не в ту эпоху, в чужое время,
И знает разум, что никогда
Мне не увидеть родное племя.
Меж острых фьордов мой долгий путь
Ведет к неясной, далекой цели —
Не отступить и не повернуть
Туда, где рифы, шторма и м е ли.

Но неизменно себе верна,
В снегах, по следу детей богов
Всегда я буду идти одна
На ветра с севера древний зов…

Мятежный дух не знал ни счастья, ни покоя,
К истокам истины безумием гоним,
Но кто-то грубо закрывал своей рукою
Запретных тайн и храмов двери перед ним.
Он в путь хотел, но чей-то голос звал обратно,
И чей-то смех глушил стенанья и мольбы,
По капле время уходило безвозвратно,
Не исповедуя ему его судьбы.

Он погибал и возрождал себя из пепла,
Бессмертным фениксом взмывая в небеса;
Из года в год в нем жажда жить все больше крепла,
Но жизнь не видели нигде его глаза.
И в мутном зеркале за пеленой тумана
Он видел все, как оно было наяву,
Но явь была кому-то слишком не желанна,
И кто-то снова не дочитывал главу.

То я, глупец, блуждал в беспечности с душою
Такой, которую, увы, постичь не смог:
Мой разум клеткой был не слишком то большою,
Чтоб я мятежному изгнаннику помог.
Послушай ветер за окном, спроси у моря,
И если чувствуешь в себе мятежный дух,
Не дай познать ему отчаянья и горя —
Не будь, как я, к его порывам слеп и глух…

До кончиков пальцев – плакучей ивы
Ветвей упругих – тоскою взвыть
Я хотела б, да силы нет…
Если бы быть
Серебряным волком мне,
Бегущим при полной луне
Там, за горами,
Где древний проложен след
В ночной непроглядной тьме…
Если бы быть…
Что стало в бесплодно сухих размышленьях с нами?
В холодном, воздвигнутом словом, храме?
Неужели мы все еще живы?

Я не была никогда на могиле твоей:
Меж ней и мною лежит целый свет,
Но нет души на земле этой старой родней
Души твоей, мой любимый поэт.

Пускай художник не смог обессмертить черты,
Что суть твою бы смогли передать,
Я знаю: светом величья окутан был ты,
Тепло свое мог до капли отдать.
Ты надевал маску зла для коварной толпы —
Презренья полный, жестокий на вид;
Язык твой – враг – выставлял на показ им шипы
И для насмешников был ядовит.

Но добротой озарялись большие глаза,
И скромный мальчик в тебе оживал,
Едва Кавказ вольным ветром, как годы назад,
Перед тобою опять представал,
И благородное сердце стучало сильней,
И рвал оковы свободы поток,
И кровь по жилам текла все быстрей и быстрей,
Вливаясь в хмельного счастья исток…

И даже демон твой был обаятельно зол
На фоне серых, безжизненных душ:
Его гордыне неведом был страха позор,
Его огонь жег ветра зимних стуж…

Я никогда не была на могиле твоей,
Но храм в душе для тебя возвела
И сквозь пространство минувших в истории дней
Одним я духом с тобою жила.

Луна твое, странник, лицо освещает…
Попутного ветра в нелегком пути!
Туман силуэт твой во тьме растворяет…
Ты в холод и ночь снова должен идти.
Корабль несется в манящие дали…
Но что за земля тебя ждет впереди?
Ты вновь постучишься туда, где не ждали…
И снова ответят тебе: «Уходи».

Ты, глядя на звезды, свой дом вспоминаешь
И песню, что пела сестра перед сном —
В далеких краях, где полжизни блуждаешь,
Ее ты услышишь за чьим-то окном.
Как волк свою душу луне изливает,
Мотиву знакомому будешь вторить:
Пусть воздух ночной над землей разливает
Печаль невозможности поговорить.