Андрей Житков - Агитрейд

— Бача Абдульчик, ты бы позавтракать дал, а потом и работать можно, — Костя помахал рукой перед открытым ртом.

Парень отрицательно мотнул головой и показал, что шурави должны идти следом за ним. Они стали спускаться по склону. Шел Митя на пальцах, стараясь не касаться ступнями земли, но все равно касался и морщился от боли, шумно втягивая ртом воздух.

— Землю на огород таскать будем. Вон он у них — соток двадцать, наверное! Теперь до полудня жрать не даст, гад! — Костя поддерживал Митю. — Ты на внешней стороне ступни ходи! А ночью ноги повыше задерешь — опухоль спадет.

Спустившись по склону, они направились по вытоптанной овцами тропе к роще. Густой, обычной для таких мест зелени Митя не увидел: причудливо изогнутые, черные стволы деревьев были голы, только вверху, в исцарапанном ветками небе, трепетали крохотные листья. Сразу за рощей тропу пересекли валуны, похожие на панцири гигантских, разом вымерших черепах. Парень стал ловко скакать с валуна на валун, бренча автоматом. Митя не удержался на одном из валунов, скользнул вниз. Под валунами лежала крупная цветная галька, под галькой было мокро — крохотный ручей пробивал себе дорогу к затерявшейся где-то далеко за горами реке. Митя выворотил гальку, всосал в себя прохладную влагу, ощутив во рту сладковатый привкус.

— Эй, Кычанов, козленочком станешь! — Костя присел на валуне, протянул ему руку. — Она у них Мертвой рекой называется. Видишь — камни одни. Потом напьешься. Здесь недалеко.

Парень замер на валуне, передернул затвор автомата и приставил оружие к плечу, нехорошо оскалившись.

— Эй, Абдульчик — дорогой! — Костя замахал руками. — Идем уже, идем! Видишь, товарищ упал — ноги у него больные, — сказал тихо, отвернувшись от парня: — Все он понимает, хрен душманский! Только и делает, что пугает!

Они подбежали к парню. Митя больно получил прикладом по спине.

Дальше Абдул погнал их впереди себя. Сразу за Мертвой рекой пошла густая зелень: молодой орешник перешел в тутовую рощу. Большие деревья были усыпаны коричневыми ягодами. Некоторые кроны, словно фатой, укутались в блестящие нити шелковой паутины. Здесь они остановились. Митя заметил, что земля вокруг изрыта. Парень исчез в орешнике и скоро появился с двумя лопатами. Лопаты он вручил шурави, бросил что-то Косте и уселся под деревом, поставив автомат между ног.

— Не больше чем на полштыка копай, — посоветовал Костя, втыкая лопату в землю. — Хреновая у них землица — песок один. А корзинку порыхлей загружай, а то не донесешь.

Митя стал насыпать землю в корзину, стараясь брать на лопату поменьше. Скоро обе корзины были полны.

— Делай, как я! — приказал Костя, смахивая капли пота со лба.

Он сел на корточки спиной к корзине, перекинул ленту через голову на грудь, оттянул ее от себя руками — корзина высоким плетеным боком прижалась к его спине. Костя медленно поднялся и, слегка нагнувшись вперед, зашагал по тропе.

Митя последовал его примеру. С трудом поднялся, пошел, стараясь смотреть не под ноги, а на гору с прижавшимися к ней домишками кишлака, стараясь забыть о боли в пятках. Гора, освещенная утренним солнцем, сияла золотом. Корзина оказалась тяжелее, чем он ожидал. Он не дошел еще и до Мертвой реки, а ноги уже предательски задрожали, норовя подогнуться. Заставил себя добрести до первого валуна, привалился к нему спиной, тяжело дыша смотрел, как к нему неторопливо идет афганец, сшибая палкой листья с орешника. Он знал, что должен подняться до того, как парень приблизится к нему, иначе снова придется бежать под дулом автомата — куда там бежать, дай бог, хоть к полудню доплестись до горы. Когда Абдул был метрах в двадцати, Митя оттолкнулся от горячего камня и, низко нагнувшись, пошел по гальке, между валунов, чувствуя, как земля сыплется на мокрую от пота спину.

До полудня они еще трижды ходили за землей в тутовую рощу. Чувства и мысли пропали, ощущения притупились. Он даже не мог разговаривать с Костей. Было одно только желание — поскорей куда-нибудь дойти, упасть, полежать, отдохнуть. Теперь дорога от горы до рощи казалась ему счастьем: корзина грубым плетеным боком не впечатывалась в его спину, ноша не клонила к земле. Наконец Абдул и сам устал мотаться за ними взад-вперед и, когда они снова оказались в роще, присел у дерева, подозвал их к себе, развязал вещмешок. Из мешка появилась на свет длинная афганская лепешка. Парень разломил ее пополам и протянул им. Они отошли, опустились на траву под соседним деревом.

— Это что — все? — спросил Митя.

— А ты думал, он тебя кормить будет? — усмехнулся Костя. — Держи карман шире! Тутовника пособирай. Смотри, не нажирайся, а то потом загнешься, — взводный поднял с земли коричневую ягоду, поплевал на нее, отер пальцем и отправил в рот.

Митя насобирал горсть ягод поспелее и стал есть их с лепешкой. Ягоды оказались сладкими, даже приторными, и скоро он с удивлением обнаружил, что наелся. Абдул кинул им флягу. Фляга была пустой.

— Это моя фляга, — вздохнул Митя.

— Была твоя. В большой семье не щелкай клювом. — Костя кивнул афганцу и тихо сказал: — Пошли быстрей, пока он добрый.

Через минуту они оказались на краю рощи у ручья, который струился по поросшим мхом камням, падал едва слышным тонким водопадом в крупный песок и исчезал в густой траве.

— Ну вот, это у них живая вода, — сказал Костя, подставляя флягу под струю. — Умойся, сразу легче станет.

Митя сунул голову под водопад, стал хватать воду ртом, от холода чувствуя боль в затылке. Умылся, сдул капли с носа, посмотрел на блестящую паутину в кронах деревьев.

— А он не боится?…

— Что рванем? — закончил Костя. — Чего ему бояться? На горах везде посты. Если не поймают, из “буров” завалят. Тут лететь надо.

Митя глянул на взводного — шутит он, что ли?

— Ладно, я тебе потом сказку расскажу. Ты, Кычанов, не смотри, что парнишка щупленький. Они тут все до поры до времени щупленькие, — взводный открыл рот, показал на сломаный зуб. — Не серди их.

Они вернулись в рощу. Костя отдал флягу Абдулу, присел перед ним на корточки.

— Абдул, чарс ас, а, бача? — он вынул из кармана дешевый портсигар, открыл его. В портсигаре оказались сигареты со скрученными концами. Митя сразу распознал в сигаретах косяки. Взводный сунул сигарету в рот и чиркнул зажигалкой. Сделал одну глубокую затяжку, передал афганцу. Абдул шумно втянул дым, выдохнул струю через ноздри, затянулся еще раз, уже не так глубоко, протянул косяк Мите.

— Этому не надо. Чижик еще. Работать не сможет, — объяснил Костя, перехватывая сигарету.

— Чижик-чижик, работать! — Абдул наставил автомат на Митю и неожиданно рассмеялся. — Чижик-чижик, работать! — с каждым мгновением смех все больше разбирал его. — Чижик, работать! — он упал, не выпуская автомата из рук, стал перекатываться с бока на бок, истерично хохоча. — Чижик, работать!