Андрей Житков - Агитрейд

Митя открыл глаза. На его колене сидела желтая саранча. Он вынул из-под голову затекшую руку и стал разминать пальцы. Саранча, уловив его движения, подобралась, резко выпрыгнула вверх и исчезла.

Митя с удивлением уставился на спящего взводного. Он не мог понять, действительно ли Костя рассказывал ему сказку про летучего коня или была она полуденным сном? Митя сел и потрогал ступни. Пятки болели, но опухоль как будто стала меньше. Взглянув на солнце, он понял, что проспали они не меньше четырех часов, и толкнул Костю в бок. Взводный резко сел, потряс головой.

— Ты че, блин?

— Абдул потеряет. Попадет нам.

— Ну да, — Костя схватил корзину. — Давай бегом!

Абдул сидел под тутовым деревом и заворожено смотрел, как развевается по ветру тонкими блестящими нитями шелковая паутина. Шурави он будто и не заметил. Они поставили корзины и стали насыпать землю.

Прежде чем солнце спряталось за горами и ночь вывела на небосклон пока еще бледную луну, они трижды поднялись в кишлак.

Вечером Абдул вынес им во двор две миски с пресной полбой. Они быстро съели ее, хотя аппетита не было, и афганец запер их в сарае.

На следующий день они опять таскали землю. Таскали, курили афганский чарс, а после спали в тени под большими валунами на Мертвой реке. И на третий день, и на четвертый, и на пятый… Митя и взводный знали, что Абдул понимает все их хитрости и при желании мог бы наказать, но не делает этого, потому что ему и так хорошо, потому что лень. Лень ходить за ними, поднимать руку, угрожающе вскидывать автомат, лень произносить вязнущие на языке, ничего не значащие для него слова: “Чижик-чижик, работать!” Ему хочется сидеть под деревом и заворожено смотреть на шелковые нити — иногда ветер отрывает их, и они летят, поднимаясь вверх, растворяясь и исчезая в безоблачном небе. Митя уже не чувствовал ни тяжести корзины, ни боли в ногах. Днем они перебивались на подножном корму: тутовник, молодой орех, дикий чеснок, а вечером их кормили кашей. Митя начинал привыкать к однообразной, монотонной жизни. Она во многом напоминала взводную, разве что работать приходилось чуть меньше да никто не ставил ночью часовым.

Митя проснулся оттого, что солнечный зайчик застыл на его заросшей щеке, и удивился, что никто не стучит палкой по столбу, не кидает корзины под ноги, не торопит их на работу. Он слез вниз и увидел взводного, который сидел у двери, ковыряясь в зубах тонкой щепкой. Костя внимательно наблюдал за тем, что происходит во дворе.

Митя подсел к нему, заглянул в щель между досками. Недалеко от двери возились в пыли белоснежные куры.

— Духи затемно ушли, наших долбить — я слышал, — произнес Костя тихо. — Может, сегодня кого хоронить будут. Нам бы хоть одну сучку сюда поближе подманить, а, Кычанов? — Костя поднял руку, и Митя увидел в его ладони крупную гальку. — Вверху щель большая, должна пролезть.

Митя полез в карман брюк “хэбэ”, вывернул его наизнанку.

На земляной пол посыпались крупные крошки. В учебке сержанты долго пытались отучить его от привычки тырить куски хлеба по карманам, один раз даже заставили съесть буханку перед ротой, но отучить так и не смогли.

— Ты их подманивай! — приказал Костя.

— Цып, цып, цып-цып-цып! — Митя собрал крошки и стал кидать их у двери. Куры встрепенулись, кинулись к хлебу, толкая друг друга.

Костя встал на цыпочки, просунул руку с галькой в щель между полусгнившими досками над дверным косяком и, когда куры были под дверью, швырнул в них камень. Куры с возмущенным квохтанием разлетелись в стороны.

— Не попал, — грустно констатировал взводный. — Ну ничего, мы на них управу найдем!

Костя отошел в глубь сарая, скоро вернулся с двумя окатышами, и Митя понял, что взводный натаскал их с Мертвой реки в корзинах с землей, и немало. Может быть, для того, чтобы подороже продать свою жизнь или при удобном случае размозжить головы Хабибуле и его сыну?

На этот раз Костя был точнее — молоденькая курочка осталась лежать под дверью. Они стали рыть землю. Работали слаженно, быстро, будто всю свою жизнь занимались подкопами. У Мити рука была тоньше, и скоро он сумел просунуть ее под дверь, прижавшись щекой к доске, дотянулся до куриной головы, втащил курицу внутрь.

— Ну, Кычанов, медаль “За Боевые заслуги”! Если выберемся, лично представлю! Камни, камни не забудь назад!

Они засыпали подкоп и тщательно утрамбовали землю, после чего сделали небольшое углубление посреди сарая, набросали в него щепок, соломы. Быстро ощипали курицу. Взводный вспорол ей живот острой щепкой и вынул внутренности. Тушку насадили на рогатину. Сердце и печенку отдельно — на тонкий прутик. Костя чиркнул зажигалкой, огонь весело запылал, наполняя сарай дымом. Оба были очень взволнованы, глотали слюни… Снаружи курица подгорела, внутри осталась сырой, но они съели ее всю, вместе с мелкими костями. Затоптали костер, забросали углубление соломой. Весь дым быстро выдуло сквозняком через щели. Убедившись, что видимых следов преступления не осталось, сытые и счастливые, забрались на помост и стали курить косяк. А потом хохотали над незадачливой курицей.

У поста было оживленно. Кроме ротных бронетранспортеров, выстроившихся в колонну на обочине дороги, у южной стены дома стояли три крытых “Камаза”. Солдаты то и дело подносили к задним бортам кровати, ящики, тумбочки, столы. На бронетранспортеры грузили большие снарядные ящики. Офицеры бегали, суетились, кричали на нерасторопных чижиков, солдаты нервничали, делали все не так, и от того у поста царила всеобщая сумятица и неразбериха. Вчера из полка поступил приказ сниматься с охранения и следовать к месту дислокации части. На их пост заступала другая рота другого батальона другого полка. Вот-вот должна была появиться колонна сменщиков, и офицеры волновались, что не успеют вывезти ротное добро.

Один из “Камазов” отъехал от стены, развернулся, подняв густую пыль, стал пятиться к полевой кухне. Чуча вылез из низенькой дверцы в стене с мешком в руках. Он глянул на номера “Камаза” и, довольно усмехнувшись, подошел к машине.

— Здорово, землячок! — сказал он, влезая в кабину.

Водитель — крепкий парень в тельняшке — лениво пожал руку.

— Ну что, Чуча, к дембелю готовишься?

— Ну да, с нашим ротным подготовишься! Взял всем старикам “хэбэ” распорол! Замполит придумал — борьба с дедовщиной. На-ка вот! — Чуча залез в мешок и достал горсть грецких орехов.

Водитель положил на сиденье панаму, и Чуча заполнил ее орехами.

— Чего сняли-то, знаешь?

— Угу, — водитель взял пару орехов, сдавил их в руках. — Армейскую операцию готовят. На Панджшер пойдем.

Чучерин присвистнул.

— Блин, уволился, называется! Думал, простою здесь до дембеля и чао-какао!