Александр Балыбердин - Эхо Bookового леса. Роман-надежда

Фотограф Александр Геннадьевич Балыбердин

© Александр Геннадьевич Балыбердин, 2017

© Александр Геннадьевич Балыбердин, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4485-6136-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

День разыгрался ближе к обеду. Ещё утром над городом лежала тонкая дымка из легких, почти невесомых облаков, но к полудню от неё не осталось и следа. Облака растаяли, и теперь в чистом и высоком небе безраздельно царствовало июльское солнце, которое, не собиралось ни с кем делить ни этот день, ни это небо, ни этот город, собравшийся на главной площади перед величественным собором.

В лучах полуденного солнца собор был необычайно красив. За всё время, что город стоял на земле, его жители не смогли создать ничего более возвышенного и совершенного. Рождались и умирали поколения, а он огромным, невесомым облаком веками неторопливо плыл над крышами домов, кварталами и площадями, парками и мостами. Солнечные зайчики весело прыгали по его кровле, заглядывали сквозь витражи внутрь здания и затем, вдоволь наигравшись друг с другом, разбегались по соседним домам и переулкам, прятались в салонах проезжавших мимо машин, улыбках местных красавиц и детском смехе, который звучал почти непрестанно, настолько всем было хорошо.

Неожиданно, вступили фанфары. Голуби, до этого безмятежно гулявшие по площади, забили крыльями, взлетели и расселись на многочисленных скульптурах, украшавших портал здания. Но фанфары были настойчивы и протрубили во второй раз, а затем и в третий, заставив птиц подняться в небо. Внезапно от них отделился один голубь, единственный белого цвета, и, сделав несколько кругов над над собором, помчался догонять стаю. Как будто попрощался.

В то же мгновение земля содрогнулась. Храм приподнялся и начал медленно оседать, заваливаться внутрь. Потемнело. Это поднявшаяся в воздух пыль закрыла солнце, почти целиком окутав здание, и долго не оседала. Как будто собор не хотел, чтобы кто-то видел его последние мгновения на этой земле, в этом городе, среди этих людей, которые не смогли или не захотели его спасти.

Мария вздрогнула и открыла глаза. В келье было тихо и темно. Размеренно шли часы. В углу перед иконами теплилась лампадка, свет которой выхватывал из темноты очертания комнаты, устроенной по-старинному, вокруг русской печи. За окном безмолвно шёл снег, сквозь пелену которого угадывалась робкая линия берега большой, скованной льдом реки, и дальше, сколько хватит взора, лес, бесконечный, как и сама северная зима.

Сон окончательно прошел, и снился не впервые. Однако на этот раз он был настолько реальным, что Марии какое-то время казалось, будто пыль и песок, поднятые в воздух взрывом, до сих пор не осели и скрипят на зубах.

Женщина встала, накинула шаль, зажгла свечу, подошла к стоявшему в углу комнаты комоду, достала из него небольшую коробку, поставила на стол и села напротив, неподвижно и молча, не решаясь открыть. Помедлив так какое-то время, она достала из коробки пожелтевший от времени конверт и из него фотографию с изображением величественного, удивительной красоты храма, положила перед собой на стол и тут же перевернула. Словно ей было тяжело видеть этот снимок. Порыв ветра ударил в окно и, найдя щель в старой раме, качнул пламя свечи, осветившее оборотную сторону карточки и на ней надпись, сделанную крупным и уверенным, мужским почерком: «Мы сделали это! Реймс. 1.07.2182».

Неожиданно за дверью послышались торпливые шаги, и мужской голос спросил:

– Мать Мария, не спите? Есть новости от «стрижей». Можно войти?

– Минуточку, отец Филипп!

Женщина убрала снимок в коробку, поправила шаль, взяла в руки свечу и слегка приподняла, чтобы, входя в избу с улицы, гость мог разглядеть порог.

– Входите! И, пожалуйста, возьмите в сенях несколько поленьев. В доме зябко. Затопим печь.

– Уже! – весело откликнулся голос. – И я не один.

С этими словами в келью с клубами морозного воздуха не вошел, а буквально ввалился рослый, улыбчивый священник средних лет и грудой дров на руках и за ним женщина, держащая в руках туго перетянутый узелок.

– Прости, что рано, но мы не с пустыми руками. Сашенька пироги пекла, вот и захватили к чаю. Как «стрижи» из дозора вернулись, так сразу и собрались. Видим – у тебя в окне свет горит. Значит, не спишь. И хорошо! Потому что новости, прямо скажу, неважные.

Священник поёжился.

– А у тебя и впрямь нежарко. Но это мы сейчас исправим.

Гость наклонился к печи и принялся укладывать в подтопок дрова каким-то одним, только ему знакомым способом. В то время как матушка развязала узелок и, словно фокусник, достала из него блюдо с пирогами и поставила на противень, который уже начинал краснеть. В избе запахло уютом и надеждой, домом и детством, в котором у Марии когда-то тоже был очаг. Только не печь, а камин, за дровами для которого они с отцом ходили в ближайший буковый лес на окраине Портсмута, где тогда жила семья, и эти походы казались ей невероятным приключением. Мария улыбнулась: «Ах, если бы тогда она могла знать, какие, на самом деле, бывают приключения! Хотя зачем это пятилетней девочке?»

– Ну, вот! Чем богаты, тем и рады! – отец Филипп развел руками, приглашая хозяйку кельи за стол, словно не он, а она была его гостьей.

Несмотря на то, что без малого треть жизни Мария провела в «Русском пограничье», как власти Империи называли земли к востоку от Москвы, эта поразительная, граничащая с бесцеремонностью открытость местных жителей не перестала удивлять её, коренную британку, всё ещё смущавшуюся ходить в гости без особого приглашения. Хотя куда здесь было пойти? Двадцать изб на крутом берегу реки, петляющей среди покрытых лесами увалов и заросших молодым ельником полей – вот и всё поселение. Каким оно было по счету за годы скитаний? Сколько судеб прошло перед глазами? Сколько раз душа спрашивала, не ошиблась ли она, выбрав такой путь, такую жизнь? И каждый раз, чувствуя искреннее расположение этих людей, Мария гнала сомнения от себя.

Вот и сейчас, видя с каким участием гости пытаются вдохнуть жизнь в её келью, она лишь улыбнулась и спросила:

– Так чем, отец Филипп, я обязана столь раннему визиту?

Священник закрыл подтопок и распрямился, отчего оказался почти на голову выше хозяйки, поправил широкой ладонью волосы и произнес: