Олег Рой - Тайный шифр художника

Вот только вместо полагающейся свежеиспеченному студенту радости я испытывал что-то вроде ощущения «жизнь пошла под откос». Ну что за дело, ей-богу, для мужчины – архивариус? Смешно, даже убого как-то. Стыд и позор, в общем. Однако я понимал, сколько усилий приложили родители, чтобы я поступил, поэтому честно отрабатывал свой долг и продолжал грызть гранит науки. Старательно и даже с неплохими результатами, но словно бы на автомате, по обязанности – лишь бы закончить.

Так продолжалось до того момента, пока у нас не начали читать основы архивного дела. Преподаватель Антон Захарович по прозвищу Будильник одним махом резко сломал все стереотипные представления о своей профессии. Признаться, я изрядно обалдел, когда вместо сухонького старичка, каким обычно представляются людям архивариусы – этакого очкастого гнома с жиденькой белой бородкой и непрерывным покашливанием от осевшей в горле бумажной пыли – в аудиторию вошел высокий моложавый мужчина с военной выправкой, всегда смеющимися черными глазами и ямочкой на подбородке. Когда я некоторое время спустя посмотрел «Доктора Ноу», Джеймс Бонд показался мне похожим на Антона Захарыча. От Шона Коннери нашего препода отличала лишь жесткая щеточка седых усов да очки в тонкой металлической оправе – большая редкость для тех лет. Сам я тогда носил еще тяжелые роговые «окуляры» и не успокоился, пока всеми правдами и неправдами не обзавелся очками «как у Антона Захарыча» и после этого, наконец, окончательно перестал стесняться своего «немужественного» аксессуара.

Говорил Антон Захарыч негромко, но уже через четверть часа после начала лекции каждому стал ясен смысл прозвища Будильник. Проснулись даже перманентно хвостатые оболтусы с задних рядов, и все жадно слушали потрясающего лектора. Он рассказывал о документах, о том, какую роль они играют в нашей жизни, о том, что эта роль не просто важна – зачастую она бывает решающей, а подчас и роковой. Его рассказы походили не столько на лекции, сколько на увлекательнейшие детективы. Недаром мы слушали их затаив дыхание. И сами не замечали, что не просто «усваиваем учебный материал», но вдобавок и заражаемся, да что там – насквозь пропитываемся живейшим интересом и даже страстью к архивному делу, которыми так щедро делился с нами Антон Захарович. Его сердце остановилось, когда нам оставался год до дипломов, и мы восприняли эту потерю очень болезненно, как утрату самого близкого человека. Но главное – любовь и интерес к архивному делу – Антон Захарович в наших душах оставил. С тех пор будущая профессия уже не только не пугала меня, но даже напротив, привлекала и манила.

Видимо, памятуя собственные студенческие годы, мои родители отчего-то очень боялись распределения. И сколько я ни пытался объяснить, что времена, когда закончившего столичный вуз москвича могли распределить куда-нибудь в глухомань, давно прошли, родители все равно озаботились этой проблемой и снова понажимали на все доступные им рычаги. Так я попал в одно из подразделений столичного Главархива на должность младшего архивиста. К работе – спасибо Антону Захарычу! – я приступил, что называется, с горящими глазами. С неизбывным энтузиазмом начал осваивать компьютер, который у нас по старинке еще называли электронно-вычислительной машиной, а также микрофильмирующую, звукозаписывающую и видеоаппаратуру, убежденный, что вскоре все это найдет широчайшее применение в архивной работе. И к тому же я занимался любимым делом, с интереснейшими документами, по большей части просто старыми, а иногда и прямо-таки древними. Оклад в сто двадцать рублей сейчас выглядит смешно, а тогда это были нормальные деньги, на которые можно было жить, не шиковать, конечно, но как-то сводить концы с концами. По уговору с родителями я отдавал треть зарплаты в семейный бюджет, а остальные восемьдесят рублей без зазрения совести тратил на собственные нужды. У меня, наконец, появилась постоянная девушка – Аленка работала лаборантом в соседнем отделе. И я мог позволить себе, пусть не часто, но сделать ей хороший подарок и сводить ее не только в кино, но и в ресторан, и отвезти домой на такси.

Никакие политика и экономика меня тогда, разумеется, не интересовали. Зарплаты хватало на повседневные нужды, а завтра будет завтра. Не то чтобы я вовсе не задумывался о будущем, скорее – не парился по этому поводу. Как практически любой из моих сверстников, я искренне верил, что завтра будет лучше, чем вчера. Тем более что в стране шла перестройка, и несмотря на то, что никто еще толком не понимал, что происходит, и даже не догадывался, к чему это приведет, все были настроены оптимистично и жили надеждой на перемены к лучшему. Самые смелые уже вовсю пользовались новыми возможностями «капиталистического» заработка, я тоже решил не отставать и начал понемногу тиражировать кассеты, поскольку у меня имелся и доступ ко всяческой записывающей аппаратуре, и умение с ней работать. Занятие оказалось прибыльным, мои услуги быстро стали нарасхват. Друзья, знакомые и знакомые друзей и знакомых притаскивали кассеты (преимущественно аудио, видеомагнитофоны тогда еще мало у кого были), а я их копировал – разумеется, не бесплатно. И хотя брал за свою работу вполне по-божески, денег в кармане резко прибавилось. Я уже вовсю строил планы, как летом свожу Аленку куда-нибудь на море. В Пицунду, например. Или в Крым. А может быть, даже и в Болгарию или Турцию, сейчас, говорят, это уже не так сложно, как раньше, надо только получить загранпаспорт…

Но тут недоброй памяти премьер-министр Валентин Павлов – единственный в истории премьер-министр Советского Союза, чтоб его! – затеял свои, как бы их помягче назвать, реформы. Деньги обесценились, и я как-то резко перестал чувствовать себя состоятельным человеком. Цены росли, прилавки на глазах пустели. Левого заработка от знакомых мне уже не хватало. Но сдаваться я не собирался. Есть два типа людей: одних препятствия заставляют опустить руки и впасть в депрессию, других мобилизуют и стимулируют двигаться вперед. Я был из тех, кто верил, что темная полоса в судьбе всегда может стать взлетной. Только не глуши мотор – и со временем у тебя появятся крылья.

Я надумал торговать кассетами с популярными записями на ближайшем рынке. Назвать этот путь легким было никак нельзя. Кассеты раскупались хорошо, но сперва у меня возникли проблемы с ментами, а сразу после этого на горизонте появилась «бригада», уверенная, что мне есть чем поделиться с бывшими спортсменами, ныне переквалифицировавшимися в рэкетиров. Наслышанный леденящих душу историй, которые теперь не только распространялись сарафанным радио, но и активно смаковались в прессе, я не на шутку перепугался. К счастью, близкого знакомства с утюгами и прочими инструментами несложного ремесла братков удалось избежать. По сравнению с другими, я еще отделался более или менее легко, поскольку догадался обрести «крышу» в лице бывшего одноклассника Руслана, ставшего кем-то вроде сержанта одной из свежеобразовавшихся бригад по перераспределению доходов. Помня, как списывал у меня алгебру, Рус обходился со мной мягче, чем с остальными своими «подшефными», крышевал меня «всего» за треть моей чистой прибыли и милостиво позволял пару раз в месяц кормить себя ужином в ресторане. Хотя «третью» дань называлась лишь условно: если прибыль была хорошая, надо было отдать тридцать процентов, а если не очень, то некий фиксированный минимум – Руслан рассчитал его по среднему. В общем, крутись как хочешь.