Олег Рой - Тайный шифр художника

Некоторое время спустя Рус познакомил меня с Зауром. Тот был чином постарше, а опыт «бизнеса» имел побогаче. Еще в те времена, когда за спекуляцию можно было отправиться, куда Макар телят не гонял, Заур уже оперировал довольно крупными объемами фарцы. Так что в неожиданно наступивших мутных временах он почувствовал себя как рыба в воде. Благодаря Зауру у меня появился надежный канал сбыта продукции, что оказалось весьма кстати, поскольку павловской реформой мои неприятности лишь начались, а наездом «бригады» далеко не закончились. Свойство такое у неприятностей – сбиваться в стаи.

Восемнадцатого августа 1991 года телевизор вдруг с самого утра стал показывать сплошное «Лебединое озеро». Примерно так же было в середине восьмидесятых, когда генсеки вдруг стали чередой уходить друг за дружкой в лучший мир, не успев толком освоиться в Главном Кресле Страны. Нынешний генсек, то бишь первый президент СССР, был, правда, еще не в том возрасте, чтобы скончаться от старости, но «Лебединое озеро» по всем каналам – примета верная. Отец меланхолично заметил, что в кремлевской стене за еловым «почетным караулом» скоро не хватит места для погребальных ниш. Папа, человек не просто партийный, а вполне искренне исповедующий коммунистические идеалы, к Горбачеву относился без малейшего пиетета, так что сначала ему показалось, что все меняется к лучшему. Чуть позже выяснилось, что Михаил Сергеевич заперт на даче, в стране переворот, и вместо балета телевизор принялся демонстрировать разнообразные ракурсы носового платка в руках вице-президента СССР. Отца это еще больше порадовало, он глядел сущим бодрячком, точно помолодел лет на десять. Даже глаза заблестели, как будто хорошего коньячку принял.

Мне же, по правде сказать, было не до переворотов, слишком много накопилось других забот, более насущных. Бизнес мой шел не слишком бодро, скорее ковылял, чем шел, спрос на кассеты (а вместе с ним и мой доход) за лето снизился настолько, что я уже в очередной раз задумался, не послать ли подпольную звукозапись ко всем чертям. И в тот момент, когда москвичи и гости столицы толпами валили к Белому дому с искренним намерением броситься под танки, защищая будущего президента будущей страны, мне приходилось ломать голову над тем, что я в конце месяца отдам Русу. Надеяться, что его быки войдут в мое трудное положение и похлопают меня по плечу, улыбнувшись по-дружески – ничего, мол, братишка, со всяким может случиться, после отдашь, – было смешно. Я весь издергался, перестал спать, а если вдруг забывался ненадолго, то снились мне исключительно утюги и паяльники. Но снова обошлось. На этот раз меня спас «Терминатор», точнее «Терминатор-2», вышедший в прокат как нельзя более вовремя и попавший ко мне в виде экранной копии. С облегчением вздохнув, я рванул на работу, чтобы дневать и ночевать там, записывая кассеты. Я и понятия не имел, что может произойти за это время у меня дома…

В день, когда министр внутренних дел Пуго, не дожидаясь ареста, отправился на небеса, а остальные члены ГКЧП протягивали руки для примерки стальных браслетов, у моего отца, принявшего происходящее слишком близко к сердцу, случился инсульт. И не какой-нибудь «микро», а вполне полноценный. Папа остался жив, но лишился речи и возможности двигаться, смотрел мутным взглядом, не узнавал нас и, похоже, даже не понимал, где находится и что с ним происходит. Врачи на все вопросы отвечали уклончиво – может, выкарабкается, а может, и останется таким навсегда. Прогнозы в подобных ситуациях невозможны, во всяком случае пока.

Отец, истыканный трубочками и проводками, беспомощно распластался на больничной койке, и как-то вмиг стало абсолютно ясно: теперь вся ответственность – и за него, и за маму, получавшую в своей библиотеке сущие гроши, и за себя самого – ложится исключительно на мои собственные плечи. Не то чтобы я в одночасье превратился из беззаботного юного эгоиста в собранного и целеустремленного бизнесмена, но что-то в тот момент переломилось.

Мой «бизнес», о котором я до того иначе как в кавычках и не думал, который воспринимал как некое небезопасное, но все же приключение, внезапно стал практически единственным источником пополнения семейного бюджета. Хочешь жить – умей вертеться! И я вертелся – а куда деваться? Получалось у меня не так хорошо, как хотелось бы, но все же что-то удерживало меня в архиве, в котором с каждым днем становилось все малолюднее. Из-за обесценившейся, да еще и систематически задерживаемой зарплаты большинство моих сотрудников рванули на вольные хлеба – включая непосредственного начальника и двух самых ближайших коллег, которые учили меня работать с техникой. Но в этом были и свои плюсы – я остался один в помещении с собственным телефоном, и никто не мешал мне курить прямо на рабочем месте и чуть не целыми днями заниматься своими делами.

Кстати, в числе ушедших из архива (а заодно и из моей жизни) оказалась и моя Аленка. Точнее, уже не моя – она довольно быстро нашла себе нового сердечного дружка, богатенького Буратино из тех, кто не крутился, как уж на горячей сковородке, а подталкивал вилкой других, чтоб крутились поэнергичнее.

Я остался в лаборатории не из любви к Делу (да простит меня покойный Антон Захарыч, но в смутные времена как-то не до идеалов), а из-за доступа к аппаратуре – на чем бы я иначе делал свой маленький бизнес? Основной работы стало куда меньше (правда, и зарплату платить почти перестали), можно было спокойно заниматься своими делами, даже не особо скрываясь.

В таких трудах и заботах прошло около двух лет. Отец за это время немного пришел в себя, заново научился ходить и говорить, мама немного воспрянула духом и перестала выглядеть как привидение. Аленкиного «Буратино» убили в какой-то разборке, а сама она умотала в Италию, где и потерялась окончательно. Мои собственные дела шли не столь блестяще, как у банка «Империал», заполонившего весь телевизор дорогущими и, надо сказать, очень красивыми рекламными роликами, но все же – спасибо небесам! – не настолько плохо, как у многих моих соотечественников. Я уже больше не был и швец, и жнец, и на дуде игрец – не стоял сам на точке и не волок туда на своем горбу тяжеленные сумки, а занимался только копированием и сдавал кассеты троим хозяевам ларьков, которые сами приезжали ко мне за товаром. Это развязывало руки и высвобождало немного времени – но оно все равно чуть ли не полностью уходило на запись. Потому я и торчал на работе в выходные, а уйдя из архива, ездил к Зауру в надежде, что сегодня он наконец-то расплатится со мной за очередной заказ.

Я уже собирался спуститься в метро, когда дорогу мне преградила молодая цыганка в сильно потертой, но когда-то явно недешевой кожаной куртке.