Мария Долонь - #черная_полка

Она с удовольствием затянулась – здесь можно было курить! везде! – и сквозь дымку посмотрела на своего школьного друга. Она до сих пор не могла привыкнуть к метаморфозе, которая с ним произошла. В классе Эдика считали типичным ботаником. В смешной кепочке, в очочках, с вечно шмыгающим носом, рубашка часто была застегнута криво – мимо одной пуговицы. Когда он нервничал, то безжалостно теребил конец воротника, превращая его в тряпочку. Почему-то детей это дико раздражало. Эдику и в детском саду, и в школе доставалось: никому не нравился этот тихоня. Однажды, кажется, в первом классе, Инга за него заступилась. Уж слишком безобразной была выходка одноклассников: в гардеробе Витька Филиппов наплевал на пол и насел на Эдика, заставляя его этот пол вылизывать. Эдик брыкался, Витька наваливался, и был близок тот момент, когда Эдик рухнул бы на заплеванный пол, к ликованию остальных мальчишек. Инга врезала Витьке, как учил папа, с оттяжкой, раскидала остальных, помогла подняться Эдику. И была ошарашена его взглядом: в нем не было страдания и слез, не было благодарности, а только яростное восхищение ею. Почти зависть. Они просидели за одной партой три года. Эдика оставили в покое, связываться с Ингой Градовой никто не хотел. А потом отец Инги был направлен на работу в Марокко вместе с семьей.

Эдик почувствовал ее взгляд, обернулся. Красивый, ухоженный, стильный мужчина. И очень не бедный. Кто бы тогда мог подумать, что из зачуханного ботаника вырастет выдающийся микробиолог-красавец, мечта хорошеньких женщин.

Инга попыталась себе представить, что выбрала не Сергея Белова – любимчика всех студенток из Первого Меда, а Эдика с его тогдашними комплексами, со спрятанной и крепко-накрепко запаянной мизантропией. Пара настолько не складывалась, что она энергично замотала головой. Эдик понял ее по-своему, развел руками и грустно усмехнулся.

– Я вижу, между вами давно установилась прочная связь. – Рядом с Ингой аккуратно примостился мужчина, диван минорно мяукнул старыми пружинами. – Тимофей. – Мужчина привстал, церемонно поклонился. Диван взял ноту «ми».

– Инга. – Она тоже поклонилась. – Да, мы друзья детства.

– А вот это интересно. – Тимофей наклонился к ней. – Вы знаете, что часто такие отношения становятся тюрьмой? С пожизненным заключением! И со временем могут привести к тяжелому соматическому заболеванию.

– Господи! Не пугайте меня! – Инга легко засмеялась. И на всякий случай выпила.

– Да-да! – Тимофей взял ее за руку. Этим хитрым навыком хорошо владели адепты духовных практик: невзначай подобраться к телу новичка – то по ладони погладить, то по спине. Инга отдернула кисть.

– А вы врач? – спросила с сомнением.

– Скажем так, психиатрия и нейрофизиология с некоторых пор входят в сферу моих интересов. – Он снисходительно кивнул.

– О! Это очень интересно! – Инга улыбнулась. Она решила провернуть свой коронный номер – задать вопрос, приводивший в замешательство всех нейрофизиологов, к которым она ходила на консультации. – Чем вы объясните такою способность: человек видит цвета слов или нот?

– Вы имеете в виду синестезию? Так называемый цветовой слух? – продолжил Тимофей невозмутимо дежурным тоном.

– Это заболевание? – Инга невольно придвинулась ближе к нему.

– Нет, что вы! Всего лишь особенность мозга. При восприятии звука в нем активизируется не только слуховая зона, но и зрительная. Это происходит за счет замыкания…

– Тимофей, можно тебя на минутку? – К ним подошел хозяин дома Гриша. Он весело подмигнул Инге и увел Тимофея.

На самом интересном месте!

– Ты как? Отогрелась? – Эдик устроился рядом, поправил на ней шаль.

– Да, спасибо. – Инге были неожиданно приятны его прикосновения. – Тимофей – он кто? Коллега хозяев? Тоже психиатр?

– Тимоха-то? – Эдик расхохотался. – Не, он как раз не врач. Он пациент. Биполярка. Я же тебе говорил – странная компания.

– Ой, а я к нему с вопросами…

– Да нормально. Время от времени Гриша забирает его из Кащенки, когда у него резидуальня фаза, ну тихая то есть. А в остром состоянии он чуть жену не убил.

– Да ладно? Может, было за что? – неловко пошутила Инга, слегка оторопев.

– Он чокнутый коллекционер, – Эдик наслаждался ее изумлением, – собирал наклейки от винных бутылок, из которых пил.

– Так он алкоголик?

– Совсем нет. Но у коллекционеров зависимость хуже, чем у алкоголиков. Коллекционеры – это вообще полный привет с точки зрения психопатии. Не поддаются никакому влиянию, кроме объекта своей страсти. А этот на наклейках двинулся.

– А как же он наклейки отдирал?

– Никогда в бачке от унитаза бутылки не охлаждала? Ну да, ты же из мажоров, откуда тебе знать? Наклейки там на раз отходят. Потом он их высушивал и аккуратно вклеивал в специальные альбомы. Красное сухое (Франция). Белое сухое (Италия). Полусладкое белое, ну и так далее.

– И что? Жена взбунтовалась?

– Во время переезда одна коробка свалилась с грузовика, Ксенька не заметила. Как разгрузились, Тимоха недосчитался альбомов и без объявления войны – с ножом на Ксеньку. – Эдик вздохнул. – Грустная история вообще-то. Он ведь доктор наук, умнейший мужик. Но люди, попавшие в такую аддикцию, всегда на грани. Смотри. – Эдик повернулся к Инге. – Норма – это широкая дорога, – он рубанул воздух, – от патологии ее отделяют узкие полосы, там проходит акцентуация. И поймать момент, когда человек перешел эту тонкую черту, крайне непросто, иногда невозможно.

– Мда, – протянула Инга, – интересные у тебя соседи. Ты-то хоть их различаешь – врачей и подопечных?

– Знаешь, не всегда. – Эдик хлебнул вина и потянулся за сыром. – Но случайных людей здесь не бывает. Процесс социализации пациентов должен проходить бесконфликтно. Знал, что тебе понравится.

– Не то слово! Как-то все здесь по-настоящему. В правильном цвете, хоть и с налетом шизофрении!

– У тебя не пропал твой дар? – спросил Эдик. – Так и видишь всех в спектральном разрезе?

– Ну. Недавно вернулся, причем наотмашь. Опять с приступа началось. – Инга помолчала. – А помнишь, как я дурачила училок на уроках? – они засмеялись.

– Еще бы! Ты тогда вообще была как с другой планеты – после Марокко.

– Но ты по-прежнему мне недоступен, не бойся! – Инга покосилась на него. – Ты в этом смысле единственный. Непроницаемый. Как белый шум, закрытая книга.

– Только в этом смысле – единственный? – Эдик коснулся ее плеча, легонько провел пальцем по щеке.

Нет! Только не это! Не будем портить отношения!

– Слушай, давай без оттенков серого, – тихо сказала она и, скрывая неловкость, вскочила с дивана. – Вот я балда! Мне же надо было позвонить. Я сейчас.

Эдик легко коснулся воротника, грустно проводил Ингу глазами. В длинном платье, в толстых шерстяных носках, в огромной дырявой шали, которая спадала с ее плеч, как мантия, она походила на безумную королеву, потерявшую свой трон. И в каком-то смысле ничем не отличалась от местных.