Анатолий Безуглов - За строкой приговора

Может, зайти в клуб?

В фойе было тепло. По запотевшим стеклам медленно, словно нехотя, скатывались капли.

Володя рассеянно прошелся вдоль вывешенных на стене картин местных художников-любителей. "Бурелом", "На делянке", "Охотники", "Стройка"...

- Володя, ты что, в кино собрался?

За его спиной стоял сосед по дому, мастер Нихренского лесопункта Нуриманов. Узкие, слегка раскосые глаза глядели мягко и доброжелательно.

- Да нет, так...

- Денег нет?

- Да нет, просто так, не хочется...

- Эх ты, такалка! Идем, проводишь меня на станцию. Дочка сегодня из Москвы приезжает. Помнишь Любу? Когда она уехала, тебе, по-моему, лет шесть было, немудрено и забыть.

Они вышли из клуба и не торопясь направились к станции. До прихода поезда оставалось еще минут сорок.

Знает ли Нуриманов, что произошло? Нет, он ведь два месяца отсутствовал, да и приехал, наверное, только что. Утром его не было.

Володе Николай Ахметович нравился. Между ними всегда существовало то взаимное чувство симпатии, которое иногда внезапно возникает даже между малознакомыми людьми. Большой, с грузными плечами, такими грузными, что, казалось, они тянут его к земле, Нуриманов был молчалив и спокоен. К Сысоевым он обычно не заходил. Но когда отец Володи напивался пьяным и начинал буянить, Вера Николаевна бежала к Нуриманову. Заставала она его редко: Нуриманов неделями жил у себя в комнатке на лесопункте. Но если он оказывался дома, то всегда приходил. Сжимал своими сильными пальцами плечи Сысоева и коротко бросал: "Выпил - спать. Ну!" И странно: Сысоев сразу же затихал и, вполголоса бормоча ругательства и угрозы, уходил к себе.

Жена Нуриманова умерла давно, во время родов, оставив ему дочь Любу. Так они и жили вдвоем в большой неуютной комнате. Потом Люба закончила десятилетку и уехала в Москву. Шли годы. Несколько раз она собиралась приехать на каникулы (в то время она еще училась в институте), да так и не выбралась. А письма... Разве письма могли заменить дочь? Да и писала она редко. От случая к случаю. А чаще посылала телеграммы - к праздникам...

- Идет, идет! - закричали на перроне.

Народ, толкаясь узлами и чемоданами, ринулся на платформу. Замелькали освещенные квадраты окон вагонов.

- Люба, Любочка!

Нуриманов метнулся к вагону.

- Давай, давай чемоданы!

Николай Ахметович подхватил один чемодан, потом другой, сетку с продуктами. И вот он обнимает свою дочь.

- Ну, как доехала? Хорошо? Здорова? Заждался тебя...

Володя почувствовал, как что-то сжало его сердце. "А я? Зачем здесь я?"

Неожиданно для самого себя он быстро повернулся и побежал вдоль состава.

- До отхода поезда осталось две минуты. Просьба к отъезжающим - занять свои места, - сообщил станционный репродуктор.

А где его место? И есть ли оно вообще...

Володя лбом прижался к поручням вагона.

- Мальчик, а мальчик, садись, останешься!

Володя посмотрел непонимающими глазами на седого благообразного проводника. Ах, да, очевидно, он принял его за сына кого-то из пассажиров.

Еще не сознавая, что делает, Володя поднялся по ступенькам в вагон. Свисток. Лязгнули буфера. Поезд тронулся.

Постояв на площадке, он прошел в вагон, который оказался общим. Проход был забит вещами. Группа матросов азартно играла в домино. Он взобрался на третью полку и пристроился между чьим-то деревянным сундучком с висячим тяжелым замком и огромным фибровым чемоданом.

Было поздно. Вагонный шум затихал. Володя уснул. Проснулся он от того, что кто-то дергал его за ногу.

- Молодой человек, ты чей будешь?

- Ничей.

- Билет у тебя есть?

Володя молчал.

- Заяц, значит. А ну слазь! Давай, давай! Понапускали здесь всяких, а потом удивляются, куда вещи пропадают. Проводник!

Володя кувырком слетел с полки и сразу же попал в объятия рыжего мужчины.

- Ну, ну, торопыга! Постой. Вот до станции доедем - в милицию сдадим.

На первой же остановке его действительно повели в отделение милиции. Вел его проводник, а сзади шла женщина, та самая, которая первая его заметила, и на ходу рассказывала любопытным:

- Поднимаюсь за кошелкой... Батюшки! Он уже возле нее. И хитрый какой: спящим притворяется, носом даже посвистывает. Хорошо, что успела, а то бы поминай как звали. Из молодых, да ранний! И откуда только такие берутся! Воспитывают их, воспитывают, а они только и думают, как бы своровать что-нибудь. В милиции его проучат! Не посмотрят, что малолеток. Там знают...

Но что в милиции "знают", она досказать не успела. Володя вырвал руку и, боком проскочив мимо двух женщин, бросился в здание вокзала.

- Держи! Держи!

Он выскочил в коридор и лицом к лицу столкнулся с франтовато одетым парнем, над губой которого чернела узкая полоска усиков. Тот мгновенно схватил его за плечи и втолкнул в дверь комнаты, которая находилась за его спиной.

- Тише, шкет! Зацапают...

Володя стих. У самых дверей послышался топот ног и громкий разговор.

- Мальчишка здесь не пробегал?

- Нет. А что, стащил что-нибудь?

Когда шаги стали удаляться, парень открыл дверь и сказал:

- Со мной пойдешь.

Так Володя познакомился с вором-рецидивистом Сашкой Силой.

Новый знакомый жил на окраине города в маленьком домике, где снимал комнату у владелицы дома Марьи Гавриловны, которая работала санитаркой в фабричной больнице. Марья Гавриловна часто дежурила, и в эти дни квартирант чувствовал себя здесь полным хозяином.

- Мой младший брат. Приехал погостить, - представил он Володю хозяйке. - Пока поселится со мной. Не возражаете?

Нет, Марья Гавриловна не возражала. Жил один - теперь будут жить двое. Не все ли равно?

Она достала из заваленного всяким старьем чулана раскладушку и передала ее квартиранту.

- Вот. Для брата. Одеяло дать?

- А как же, мамаша. И одеяло, и матрасик... - И, обернувшись к Володе, сказал: - Мамаша - человек, мать родная, а не мамаша. Я у ней заместо сына. В общем, устраивайся, мамаша заботу проявит, а я - в город. Делишки кой-какие...

Пришел Сашка только под вечер. Плотно прикрыл дверь. Оглядел щуплую фигуру подростка, усмехнулся.

- Жирка не набрал... Чего нет, того не имеется. Ну, выкладывай.

- Что? - не понял Володя.

- Что за пазухой: анкетку, биографию, заявление о приеме на работу... Поездушник?

- Не понимаю...

Сашка провел пальцами по тонкой линии усиков, тихо свистнул.

- Э-э! Совсем зеленый! Дерьмо гусиное! - Он был явно разочарован. - По первой? Ну ладно. Так не так, а перетакивать не будешь. Стаж - дело наживное. А теперь храпанем. Завтра поговорим.

Он сбросил пиджак, сдернул сорочку. На его голых мускулистых руках загримасничали вытатуированные женщины с рыбьими хвостами, якоря, сердца, пронзенные стрелами. На предплечье было написано: "Не забуду мать родную".

- Вы моряк?