Robert van Gulik - Поэты и убийство

– Что вам здесь нужно?

Тот обернулся, уставившись на судью своими большими выпученными глазами, и хрипло ответил:

– А-а-а! Начальник уезда Ди! Пришел к вам на одну-две секунды, но никто не ответил на мой стук.

Голос его был хриплым, но он разговаривал, как образованный человек. И властно. Внезапно судья Ди понял.

– Рад вас видеть, могильщик Лу. Начальник Ло говорил мне, что…

– Увидите позже, Ди, действительно ли рады встрече со мной, – прервал могильщик. Своими немигающими глазами он смотрел мимо судьи. Судья невольно обернулся. Двор был безлюден.

– Нет, их вы видеть не можете, судья. Пока что нет. Но пусть это вас не заботит. Мертвые всегда с нами. Повсюду.

Судья вгляделся в него. Чем-то этот уродливый человек его тревожил. Почему понадобилось Ло?..

– Вы недоумеваете, почему Ло пригласил меня? Я поэт. Скорее, сочинитель куплетов. В моих стихах никогда не бывает больше двух строк. Ди, вы, конечно, их не читали. Вас интересуют официальные документы!

Он ткнул толстым указательным пальцем в папку, которую нес судья.

– Давайте войдем, сударь, и выпьем чаю, – вежливо пригласил судья, приоткрывая дверь перед гостем.

– Нет, спасибо. Мне надо кое-что забрать у себя в комнате, а затем отправлюсь по делам за город.

– А где в этом дворе ваши покои, сударь?

– Я живу в лисьей кумирне, в правом углу главного двора.

– Да, Ло говорил мне, что здесь есть такая кумирня, – заметил судья, чуть улыбнувшись.

– А почему начальнику Ло и не иметь такой кумирни, скажите? – вызывающе спросил могильщик. – Лисы – неотъемлемая часть мировой жизни, Ди. Их мир столь же значителен или незначителен, как и наш. И так же, как существуют особые связи между двумя человеческими существами, некоторые человеческие существа связаны с некоторыми животными. Не забывайте, что влияющие на наше существование знаки зодиака изображают зверей, судья!

Потирая свои заросшие щеки, он пристально вглядывался в лицо судьи Ди. Вдруг он спросил:

– Вы родились в год Тигра, не так ли?

Когда судья утвердительно кивнул, уродливое лицо монаха искривилось насмешливой улыбкой, отчего он еще больше стал похож на жабу.

– Тигр и лиса! Лучше не придумаешь! Его тяжелые черты вдруг расплылись, и рядом с мясистым носом появились глубокие линии.

– Ди, будьте бдительны! – сказал он бесцветным голосом. – Прошлой ночью, я слышал, произошло одно убийство, а сейчас складываются условия для второго. На этой папке у вас под рукой имя Юлань, а над ее головой висит смертный приговор. Ди, вскоре рядом с вами окажутся новые мертвецы.

Он поднял свою круглую голову и снова посмотрел, мимо судьи странно искрящимися выпученными глазами.

Судью Ди невольно передернуло. Он хотел ответить могильщику, но тот снова заговорил своим сварливым, скрипучим голосом:

– Судья, не надейтесь на мою помощь. Считаю людскую справедливость жалкой подделкой и не шевельну пальцем, чтобы схватить убийцу. Убийцы ловят себя сами. Бегают постепенно сужающимися кругами. Никогда из них не вырываются. До вечера, Ди.

Он ушел, шлепая по замощенному двору соломенными сандалиями.

Судья посмотрел ему вслед и быстро прошел в свою комнату, укоряя себя за растерянность.

Слуги задвинули полог над кроватью в глубине комнаты. С удовлетворением увидел он стеганую чайную корзинку в центре стола, рядом с высоким подсвечником. Подойдя к туалетному столику, он протер себе лицо и шею надушенным полотенцем, которое слуги, приготовив, положили в бронзовый таз. Сразу стало легче. Могильщик Лу был чудаком, а таким людям свойственны странные высказывания. Он пододвинул стол поближе к раздвижным дверям и уселся лицом к каменной горке в саду. И открыл папку.

.Сверху лежали заметки Ло о поэтессе объемом около двадцати листов. В этом, прекрасно написанном очерке каждая фраза была составлена с такой тактичностью я продуманностью, что Ди предположил, а не собирается ли Ло сопроводить им свое издание стихов Юлани. В нем сообщались все существенные факты, причем ее прошлое излагалось в иносказательных выражениях, которые не могли обидеть, хотя не оставляли и тени сомнения относительно того, что подразумевалось. Внимательно прочтя этот очерк, судья откинулся назад в своем кресле. Сложив руки, он вновь задумался над изломанным жизненным путем Юлани.

Поэтесса была единственной дочерью скромного приказчика небольшой столичной аптеки. Этот влюбленный в литературу самоучка научил ее чтению и письму, когда ей было только пять лет. Но он был плохим финансистом. Ей только исполнилось пятнадцать, когда он так запутался в долгах, что ему ничего другого не оставалось, как продать ее в очень известный публичный дом. В течение проведенных там четырех лет она старательно заводила знакомства со старыми и молодыми литераторами и с их помощью добилась большого успеха во всех изящных искусствах, проявив исключительное дарование в области поэзии. В девятнадцать лет, когда Юлань была близка к превращению в высокопрофессиональную куртизанку, она вдруг исчезла. Объединение владельцев публичных домов наняло и бросило на ее поиски искусных сыщиков, потому что в нее были вложены немалые деньга, но они не смогли напасть на след. Двумя годами позже, больная и разоренная, она была случайно обнаружена в жалкой гостинице на севере. Нашел ее молодой поэт Вэнь Тунян, известный своим разящим остроумием, красотой и обширным богатством. Он встречался с нею раньше в столице и все еще был в нее влюблен. Вэнь оплатил все ее долги, и она стала его неразлучной спутницей. Ни одно модное сборище в столице не считалось удавшимся без присутствия Вэня и Юлани. Вэнь опубликовал томик стихов, которые они писали друг другу, и их цитировали в литературных кругах всей империи. Юлань и Вэнь много путешествовали, посещая все самые красивые места и оставаясь там, где приглянется, по много месяцев, и повсюду их приветствовали известные литераторы. Они были вместе четыре года» И вдруг Вэнь ее покинул, увлекшись бродячей акробаткой.

Юлань бросила столицу ради Сечуани, где на деньги, полученные от Вэня в качестве прощального подарка, купила себе прекрасную усадьбу. Там она осела со служанками и певичками, и ее дом вскоре стал средоточием умственной и художественной жизни далекой провинции. Она одаривала своими ласками только тщательно отобранных поклонников, всегда бывших либо крупными писателями, либо высокопоставленными чиновниками, которые преподносили ей дорогие подарки. В этом месте начальник Ло не смог удержаться от цитирования известной строчки: «Каждое из ее стихотворений ценилось в тысячу унций золота». Ло также упомянул, что у Юлани было много близких подруг, и некоторые из ее лучших стихотворений посвящены им. Вывод напрашивался сам собой, особенно после сообщения, что Юлань через пару лет была вынуждена оставить Сечуань из-за осложнений, возникших в связи с одной из ее учениц, дочерью местного начальника округа.