Фридрих Незнанский - Свиданий не будет

– А думая – действовать. – Резников открыл бутылку с боржоми и налил себе воды. – То есть Юрию Петровичу самое время идти к Турецкому и объяснять, что он недаром теребил его все это время. Я в президентской администрации дам пояснения к той информации, которую они уже знают о Булавинске из прессы. Им это не помешает: глядишь, наши масс-медиа еще что-то вывалят, дойдет до Президента, а его советники в курсе… Ну а вы, коллеги, готовьтесь! По-моему, Генрих Афанасьевич, Гордеев создал вашей юрконсультации номер десять прекрасную рекламу и скоро из Булавинска к вам потоком пойдут заказы на адвокатов!

– Вашими бы устами… – хмыкнул «Таганский гном», вставая.

В коридоре Лида, подойдя к Гордееву, взяла его за руку:

– Юрий Петрович, вы только не смейтесь. Может, наивно… Я здесь подумала… в связи с кассетой… с показаниями Ландышева. Только сейчас я сообразила… Помните, когда я ожидала вас в больнице… после убийства Николаева… мимо прошли Мещерякин и Степной… это начальник булавинской милиции, – пояснила Лида адвокатам. – И вот Мещерякин сказал Степному странную, как мне тогда показалось, фразу… «гланды… голову сверни». Тихо сказал… Но теперь-то думаю, что это он о Ландышеве говорил… Так, наверное: «Ландышеву голову сверни…»

– Наивно или нет, а зацепка эта вполне вероятна. – Гордеев погладил Лидино запястье. – Сейчас нам надо еще поработать… Мы с Вадимом окончательно сведем всю информацию воедино – для Турецкого и для доклада Резникову.

– А кому он будет докладывать?

– В президентской администрации, – со значением сказал Гордеев, чтобы ободрить дочку адвоката.

Но молодежь нынче пошла трезвомыслящая и в мечтаниях не заносящаяся в заоблачные дали.

– А это поможет? – спросила Лида.

На Пресне Гордеев и Лида появились уже под вечер, порядком уставшие, однако до кровати они добрались не сразу, да и на ней тоже не скоро угомонились. Однако переживания уходящего дня брали свое, и Юрий Петрович, не выпуская Лиду из объятий, забылся…

Очнулся он уже в сумерках – может быть, оттого, что почувствовал взгляд Лиды. Она лежала, чуть отстранившись, и грустно смотрела на него, подперев щеку ладонью.

– Ты что, Лидиана? – спросил он с улыбкой. – Не спится Лидиане?

– Куда уж там, – вздохнула Лида. – Покоя нет.

– Да что такое?! – удивился Гордеев, хотя немного догадывался что. – Все будет прекрасно.

– Папу выручите, я верю, – вздохнула Лида. – Дело совсем в другом, Юра. – Она впервые назвала его не «Юрием Петровичем», не «Петровичем», даже не так, как иногда, полуиронически, «господином адвокатом», а просто «Юрой»… – Дело во мне и – в тебе. Я могу догадываться, тебе не очень ловко, что ты как будто бы увел меня у Володи…

Гордеев попытался что-то сказать, но она не позволила.

– Тогда представь, как неловко мне – ведь он столько сделал для спасения моего отца!.. – Лида помолчала. – Но при этом, знаешь, особых угрызений совести у меня нет. Это так. Да, у нас было с Володей какое-то подобие юношеской любви, какая-то неумелая «лав стори» на фоне областных конкурсов красоты и под мелькание видеопорнухи… Ну, может быть, так: два отличника решили, что и они не только зубрить умеют, и потому однажды, когда родителей не было дома, залезли в койку… Мне не понравилось… – Гордеев поцеловал Лиду: то, что происходило с ними сегодня, позволяло ему сделать более утешительные для себя выводы. – Конечно, Володя повел себя по-рыцарски, он, как я думаю, сделал ту свою юношескую влюбленность каким-то обязательством, что ли, на мне жениться… Хотя я никогда у него этого не просила… Как можно? И вот уже почти четыре года он мучается… Я ведь знаю, что у него в Булавинске есть воздыхательница, Надя, медсестра из больницы «Скорой помощи»… Ты ее видел, кажется…

«Вот она, женская натура!» – про себя восхитился Гордеев. – Говорит одно, а по-прежнему внутри кипит что-то… И как ревнует!"

Юрий Петрович пожал плечами. «Мол, не заметил я никакой Нади! Рядом с тобой-то!». Хотя, конечно, и коленки этой медсестры Нади, в распахе халата мелькнувшие, и грудь ее высокую, и глаза очень живые он запомнил прекрасно.

– Ну вот. Так и считала: и я свободна, и Володя свободен. Но здесь, в Москве, тоже влипла… Ну как бывает… Первый курс, юная дурочка, которая готова играть в дурочку, принимая с разных сторон знаки мужского внимания… – Она вздохнула. – В общем, случился роман… Как мотылек, закружилась вокруг женатого мужика… Так сказать, завертело в жарких струях… – Она вновь вздохнула и села на кровати, поджав под себя ноги. – Мужик-то он, конечно, замечательный… Ухажер, как видно, профессиональный… Что было, то было… Только, знаешь, и барьер при этом стоял – высо-окий… Женат! Значит, много вранья… Хотя он от этой темы обычно умел очень технично уйти… Но все же… Через некоторое время после того, как у нас с ним это случилось, начинает разводиться с женой… Или жена с ним разводится… там вроде скандал какой-то был, но здесь-то он мне врал немилосердно…

Гордеев не раз вспоминал уже бородатый и довольно грубый, но все же какой-то со слезой анекдот о корове, которая после искусственного осеменения с ревом бежит за ветеринаром: «А поговорить?» Вспоминал почти всякий раз, когда минуты страсти сменялись часами женских исповедей… Собственно, выслушать свою вновь обретаемую подругу он был завсегда рад, но терпеть не мог – да и кто их может терпеть? разве что мазохист какой?! – рассказов о других мужчинах своей возлюбленной. Он предпочитал, чтобы ему сообщали, если уж очень хочется, какую-нибудь короткую полуложь вроде: «Я никогда не испытывала ничего подобного» или, еще лучше: «Ты у меня второй…» Это принималось к сведению, и можно было вновь бросаться в неизменно бурное море Вожделения…

Конечно, с Лидой дело обстояло не как прежде… Вообще с ней многое было не как прежде. Именно в эти дни Юрий Петрович Гордеев начинал с неотвратимостью понимать, что годы идут своим чередом, что он уже не так юн, как прежде, и если сил на все хватает, это еще не означает, что ты можешь не оглядываться назад… И сзади уже не только средняя школа и университет, не только удачно расторгнутая женитьба, но и еще многое… Словом, груз лет. И с этим грузом лет ты уже не можешь сказать сидящей подле тебя девушке, двенадцатью годами младше: а на фига мне нужны эти твои истории?! Давай лучше… Нет, не давай… Давай лучше, Гордеев, слушай…

После развода, сказала Лида, ее возлюбленный недели две жил у нее, затем исчез…

– Я ведь, Петрович, скажу честно, тогда подумала, что он, разведшись, хочет на мне жениться… И готова была за него пойти, честное слово, готова… И, честное слово, не потому, что деньги у него всегда были и что он в своем госкомитете, наверное, хорошо имел… Ну, словом, готова была… так вышло, чего уж… А он вдруг исчез… Нет, не совсем исчез, а просто: нам надо на некоторое время расстаться, то есть из-за прежней жены что-то, ну, и так далее… вам, мужикам, все эти партитуры не хуже, чем нам, кому они предназначены, известны… ведь верно?