Андраш Тотис - Убей когда сможешь

Он лежал прикрытый до подбородка, хотя в комнате была жара, давящая, неприятная, вызывающая сильное потоотделение.

— Да, — ответил Альбер. — А тебе?

Вопрос был идиотский. Из-под одеяла тянулась какая-то трубка к треноге, Бришо лежал как полутруп. Альбер хотел что-нибудь принести ему, но у него просто выскочило из головы. Буасси за всю дорогу не сказал ни слова, а потом явно обиделся еще больше, когда Альбер пожелал один подняться к Бришо. В палате у него он застал восточную девушку-танцовщицу. Она сидела на маленьком стульчике у кровати и держала Бришо за руку. Не сказав ни слова, когда вошел Альбер, тут же встала, расправила юбку, улыбнулась Шарлю и удалилась.

— Спасибо, — сказал Бришо.

Альбер пожал плечами. Что ему ответить? Пожалуйста? Не стоит, пустяки? Бришо на минуту прикрыл глаза. Альберу захотелось уйти. Не может он долгие часы тихо сидеть у постели больного, как эта девушка. Целый день он ждал, когда удастся поговорить с Шарлем, а теперь не знает, что сказать. Это не тот Бришо, с которым он рвался поговорить. Это больной Бришо, больничный Бришо, бедняга, напичканный болеутоляющими средствами.

— Сядь, — простонал тот.

Альбер послушно сел. Он чувствовал, что скоро зажарится, ощущал отчаянную панику, которая обычно охватывала его в больницах: вот что ждет его, болезнь, ранения, смерть. Казалось, над ним смеются блестящие иглы, зажимы, фарфоровые тазики — неважно, что сейчас он уйдет, это только отсрочка.

— Почему ты не раскроешься? — грубо спросил он. — Девица ушла.

— Потому что зябну, — сказал Бришо.

Альбер глянул на часы. За столько времени Буасси нашел, вероятно, инспектора Гуафа. Если все пойдет как надо, через полчаса люди будут на месте.

— Что случилось? — спросил Бришо. — В баре сказали, что Колль убийца. Они не видели, но…

— Он убийца, — сказал Альбер и наклонился вперед, опершись локтями о колени. — Ты спрашиваешь, почему? — продолжал он, хотя Бришо не произнес ни слова, лежал неподвижно, прикрытый до подбородка. — Спрашиваешь, какой в этом смысл? Кому это выгодно? — Он поднял голос, словно обращался к большой аудитории. — Видишь, двадцать лет мы делаем эту работу и до сих пор еще верим, что все имеет смысл. Эта работа не для нас. Мы слишком много рассуждаем, у нас слишком богатая фантазия…

— Почему он его убил? — спросил Бришо. На глаза ему упала прядь волос, но он не откинул ее, возможно, не мог даже шевельнуть рукой.

— Просто так, — сказал Альбер. — Потому что они поссорились. Фанфарон не так на него посмотрел. Потому что он был таким типом, с которым нельзя вести себя нагло. Достаточно оснований?

— А кто убил его самого и почему?

Альбер будто не слышал.

— Если у тебя спросят, почему совершается большинство убийств, тяжких телесных повреждений, что ты скажешь? Просто так. Пили. Ссорились. Поспорили о том, у кого больше прав на место для стоянки машины. Толкнули друг друга в танцевальном зале. Кому-то понадобилось сто франков, а он знал, что тот скупердяй все равно ему денег не даст. Вот из-за этого убивают, а не ради наследства, не ради состояния, которое сложно приобрести, и вовсе не из-за того, что кто-то стоит на пути другого. Это жизнь, мой друг. Нас смущало, что Фанфарон был огромным и сильным, мы забыли, что в глазах множества людей такой человек — прямой вызов. Смущало и то, что газеты полны статьями о состязаниях по кетчу, словно о другом и писать нечего, словно всех интересует только одно: организуют ли эти соревнования, имеет ли государство право их запретить или нет. Мы совершили ошибку, друг мой, когда во всем искали смысл.

Бришо закрыл глаза. Альбер, не спрашивая, спит ли он, продолжал:

— Колль привязался к Фанфарону в баре. Нормальный человек такого не сделает, но, говорю тебе, здоровенный, сильный человек нервирует многих. Однако же и у Колля ума хватило поджать хвост, когда Фанфарон привстал. Думаю, за это ему еще больше захотелось отплатить вольнику. Он подождал его на улице и, подобравшись со спины, перерезал глотку. Велико дело — подбежал сзади и полоснул ножом. Для этого не нужно ни силы, ни ловкости, ни даже смелости. Но он был собой очень доволен. И — смею тебя успокоить — ни секунды не испытывал угрызений совести.

Бришо открыл глаза. Он говорил тихо, медленно, было видно, что речь ему дается с трудом.

— А кто убил его и почему?

— И тут появились мы. Великие сыщики. Фанфарона, мол, убили противники состязаний по кетчу. Но почему? Чего они этим достигли? Взять хотя бы организаторов соревнований. — Он махнул рукой. — Все делается не так. Если спортсмена хотят уничтожить, его и пальцем не тронут. Просто с ним не заключат контракта, и вскоре после этого он сможет отправляться грузить вагоны. Реклама? Жиле, руководитель лагеря противника, работает на организаторов соревнований «Все дозволено»! Раскрою тебе еще секрет. Все эти соревнования сплошное жульничество. Кого в наше время интересует, что несколько идиотов забьют друг друга? Великая находка в этом деле вовсе не то, что на ринге все дозволено, а то, что режиссеры соревнований сами организуют и движение протеста! Впрочем, нет ничего естественнее, чем такой кетч. Что ты повсюду видишь? Насилие. Бессмысленное насилие, насилие без расчета на выгоду. Так что же теперь делать с вопросом: кому это выгодно? — Альбер все больше злился, еще счастье, что Бришо был в отдельной палате. — Бессмысленно взрывают, бессмысленно воюют, отправишься в путешествие, все время испытываешь страх, что украдут твою машину, ограбят тебя или захватят и угонят самолет, на котором ты летишь. Теперь в местах развлечений ты уже не танцуешь, не беседуешь, а следишь, чтобы к тебе не придрались. Сейчас молодежь жаждет выглядеть не элегантной, а устрашающей! Сейчас в кинокомедиях смеются, когда у кого-то в руках взрывается граната и отрывает ему обе кисти. Сейчас даже у меня не возникают подозрения, когда всего в нескольких шагах от моего кабинета кого-то забивают насмерть. Почему же насилию не проявляться именно в преступлениях?

Голос Бришо прозвучал сильнее, чем раньше:

— Если ты сейчас не скажешь, кто убил Колля и почему, у меня будет приступ, и я позову сестру. Но, — и удивительно проворным движением он вытащил руку из-под одеяла и предупреждающе поднял палец, — если посмеешь сказать, что его тоже убили просто так, из-за того что кому-то была несимпатична его физиономия, я сверну тебе шею. Наверное, не сейчас, а лишь в том случае, если меня вылечат, но шею я тебе сверну! И не говори, что на меня тоже напали случайно!!!

— Нет, — сказал Альбер. — Не случайно, а потому что мы были идиотами. Все это я говорил для того, чтобы ты понял, какими идиотами мы были. Этого о нас никто и никогда не предполагал. Все знали, в чем дело. Кто-то перерезал здоровенному дубине глотку — так ему и надо. И все. И вот тогда появляемся мы, начинаем повсюду разнюхивать. Как там дела с соревнованиями по кетчу? Кто их финансирует? И дразним Реноде, и дразним Ле Юисье, и дразним того типа из Министерства спорта, и Жиле, и кто знает, кого еще! Как ты думаешь, что они подумали?