Марина Серова - В объятиях бодигарда

Там они встречаются, договариваются о делах, заключают сделки и тому подобное, — Лепилин тяжело вздохнул.

— Как называется этот ресторан?

— «Русь».

— Припоминаю… — сказала я понимающе, ведь именно в нем мы сегодня обедали с Олегом. — А вы случайно не знаете, как зовут любовницу Автандила?

— Зачем вам это? — недовольно спросил Лепилин. — Я не знаю.

— Этот ресторан, вернее, те, кто свил там гнездо, имеют какое-нибудь отношение к Трехе?

— Не знаю, — опять повторил Лепилин.

— Валерий Николаевич, я вполне могу допустить, что вам неведомо имя любовницы Варази, но что касается остального… Позвольте вам не поверить.

Такому человеку, как вы…

— Ну хорошо… Те люди имеют отношение к ресторану, но они там не главные.

— Значит, есть еще какая-то группировка? — не унималась я.

— Я вас нанял — работайте, узнавайте, — высокомерно отмахнулся он.

Его одутловатое лицо было непроницаемым. На толстых губах я с трудом различила некое подобие неодобрительной усмешки.

— Я привыкла качественно выполнять порученную мне работу, — с достоинством парировала я, — но именно клиент прежде всего заинтересован в этом, поэтому было бы абсурдным, если бы он, владея какой-либо полезной информацией, по каким-то соображениям утаивал ее от меня. Я задаю вам вопросы не потому, что во мне вдруг пробудился праздный интерес или у меня внезапно возникло желание покопаться в чьем-то грязном белье. Если уж вы — как выразились — наняли меня на работу, я хочу видеть в вас не только заказчика, но и союзника. Вы меня понимаете?

Что-то мне подсказывало, что с такими заносчивыми субъектами, как он, нужно разговаривать именно так: твердо и уверенно, спокойно и немного свысока, причем не скрывая своих намерений.

Пусть строит из себя надменного патриция, а я, в свою очередь, натяну на лицо равнодушно-улыбчивую маску сфинкса или высокомерно-отчужденную гримасу египетского фараона!

— О группировках поговорим завтра, — уклончиво сказал Лепилин, раскуривая потухшую трубку. — Пока у вас два объекта: квартира Кати и Варази. Потом вернетесь к сыну. Завтра у вас напряженный и ответственный день, — что-то отдаленно похожее на сочувствие мелькнуло в сухой интонации этого монстра. — А вам еще столько предстоит сделать! Запишите мой телефон и звоните в любое время — я хочу быть в курсе всего.

— У меня хорошая память, нет необходимости записывать.

Лепилин назвал мне номер своего мобильного.

— Надеюсь, у вас есть «сотовый»?

— Есть.

— Мой вам совет, — в глазах Лепилина-старшего полыхнули недобрые искры. — Не спите с моим сыном, он все равно этого не оценит.

— С чего вы взяли, что я намерена спать с вашим сыном? — искренне возмутилась я. — То обстоятельство, что я осталась сегодня на ночь, не говорит о том, что я собралась с ним переспать.

— Я просто вас предупредил, — равнодушно сказал Лепилин.

Что это — отцовская ревность или подлинная забота о сыне? В то, что Лепилин-старший беспокоился обо мне, как-то не верилось.

— Это кончится ничем, — он пронзил меня подозрительным взглядом, — Олег легко увлекается, но так же быстро разочаровывается.

— Я что, похожа на женщину, которая может разочаровать? — резко спросила я, задетая за живое.

— Нет, поэтому я вас и нанял, — ухмыльнулся Лепилин.

Ухмылка была неприятной, но она добавила Лепилину какой-то пусть ущербной, но человечности.

Все же лучше, чем маска холодного высокомерия.

— Триста долларов в день и пять тысяч премиальных, — отчеканил Лепилин-старший.

— О'кей. Я могу идти?

— До завтра, — нехотя пробубнил Лепилин-старший, не вынимая трубки изо рта.

Добравшись до дома, я «оседлала» свой «Фольксваген» и двинулась на улицу Пушкина. После встречи с Лепилиным-старшим всю сонливость как рукой сняло. Мозг работал на полную катушку, мышцы тела снова обрели свою упругую силу.

Я ехала вдоль пустынных улиц, освещенных иллюминацией, и город казался мне вымершим. Этакий угрюмый каменный мешок, среди прочего хлама покоящийся на темном вселенском чердаке.

Мне попался только едущий навстречу дежурный милицейский патруль. Я успела заметить номер — 525.

Улица Пушкина, которая и была едва ли не самым тихим местечком Тарасова, в этот поздний час, когда совершается большая часть всех кровавых преступлений, своей гробовой тишиной походила на висевший, казалось, строго над ней ковш Большой Медведицы.

Притормозив у дома, на котором тускло мерцала белая табличка с цифрой 8, я выключила зажигание и вышла из машины. До дома номер 12 я решила пройтись пешком — так, на всякий случай.

Дом, в котором жила Екатерина, оказался аккуратным четырехэтажным особняком, в котором располагалось всего два подъезда. Я вошла в первый и прислушалась. Меня окружала чуткая и какая-то настороженная тишина. Мне стало страшно.

«Перестань фантазировать, — уговаривала я себя, — обыкновенная ночная тишина, мирная, я бы сказала».

Поднявшись на второй этаж, я остановилась на плохо освещенной лестничной площадке и снова прислушалась. Потом подошла к железной, обитой коричневым дерматином двери и, положив для безопасности руку на кобуру, висящую под легким хлопчатобумажным пиджаком, позвонила. Ни ответа, ни привета. Я позвонила еще раз — то же самое.

Настало время пускать в ход отмычки. Я выудила из внутреннего кармана пиджака знакомую до боли связку «инструментов» и принялась за дело, стараясь максимально контролировать ситуацию.

Через несколько минут дверь поддалась. Держа ладонь на шершавой рукоятке «Макарова», я переступила порог. Лихорадочно пошарив рукой по стене справа, я нашла выключатель и резко нажала на кнопку. То, что открылось моим глазам, можно было смело назвать бардаком.

Прихожая являла собой печальное зрелище кардинального разгрома. Дверцы антресолей были открыты настежь; скомканный блестящий плащ, шквалом чьей-то свирепой ненависти сорванный с вешалки, лежал рядом со шкафом; на симпатичном пестром коврике валялись осколки разбитого зеркала, остатки которого возвышались над матовой поверхностью модного трельяжа; изящный обувной шкафчик был пуст, а несколько коробок из-под обуви, пара туфель и босоножки были разбросаны рядом; на полу лежала опрокинутая на пол ваза с завядшими цветами, слабо поблескивая отполированным керамическим боком; обувной рожок каким-то образом очутился на пороге гостиной.

Я вынула пистолет и осторожно заглянула в комнату. Не нужно было зажигать света, чтобы увидеть, что там творилось то же самое. Я быстро прошла на кухню — чудовищный беспорядок, все шиворот-навыворот: шкафы выпотрошены, посуда разбита, скатерть скомкана и сброшена на пол, а мебель беспорядочно сдвинута.