Дик Френсис - В мышеловке

– Они напали на след преступников?

Он слабо усмехнулся:

– Сомневаюсь, что они этим занимаются.

– Но это их обязанность.

– И я так полагаю. Однако они ничего не говорят. – Он медленно допил виски. – В том-то вся и ирония… Я всегда с уважением относился к полиции. Кто же мог знать, что они такие?

«Чудеса, – подумал я. – Либо они хотят надавить на подозреваемого, рассчитывая развязать ему язык, либо просто ограничиваются вежливыми заявлениями, учтивыми вопросами и топчутся, топчутся на месте… В итоге единственная эффективная система расследования заставляет невиновных страдать больше, чем виновных».

– Я не вижу конца, – сказал Дон. – Не вижу.

В пятницу до обеда полицейские снова посетили нас; но мой кузен уже ни на что не реагировал. Он был апатичным и серым, как дым. Он столько выстрадал, что слова инспектора Фроста отскакивали от него как от стенки горох.

– Ты вроде бы собирался рисовать какому-то клиенту лошадь? – неожиданно спросил он, когда мы уже принялись за ленч.

– Я предупредил их, что приеду позже.

– Ты же обещал приехать во вторник?

– Я все уладил по телефону.

– Все равно тебе лучше поехать!

И Дональд настоял, чтобы я посмотрел расписание поездов, заказал такси и предупредил людей, что приеду. Я пришел к выводу, что и в самом деле пришло время оставить его одного, и стал собирать вещи.

– Мне кажется, – сказал он неуверенно, когда мы ждали такси, – что ты никогда не рисовал портреты. Я имею в виду людей…

– Иногда бывало.

– Я только хотел… не мог бы ты как-нибудь?.. У меня есть фото Регины…

Я внимательно посмотрел на него. Вероятно, это не должно было повредить ему. Я раскрыл чемодан и достал картину, держа ее обратной стороной к Дону.

– Она еще не просохла, – предупредил я, – и не обрамлена. И я не могу покрыть ее лаком по меньшей мере еще с полгода. Но, если она тебе нравится, можешь взять ее себе.

– Дай-ка посмотреть.

Я повернул полотно. Он прикипел к нему взглядом, но ничего не сказал. К парадному подъехало такси.

– Будь здоров. – Я приставил картину к стене кухни.

Он проводил меня на крыльцо, открыл дверцу машины и помахал мне на прощание. Молча, потому что в глазах у него стояли слезы.

В Йоркшире я пробыл неделю, увековечивая старого терпеливого скакуна, а потом вернулся в свою квартиру неподалеку от аэропорта Хитроу, прихватив с собой картину, чтобы завершить ее.

Сытый рисованием по самую завязку, я бросил все и подался на скачки.

Скачки в Пламптоне, прилив знакомого возбуждения при виде плавных движений скакунов. Картины никогда точно не передадут их грациозность, никогда.

Мне самому всю жизнь хотелось принять участие в скачках, но не хватало куража или, может быть, выдержки. Как и Дональд, мой отец владел предприятием средней руки, он проводил аукционы в Суссексе. Подростком я мог часами наблюдать, как выезжают лошадей, а в шесть лет стал рисовать их. Иногда тетка после долгих упрашиваний милостиво разрешала мне покататься на пони – своего у меня никогда не было. Хорошо помню этот час блаженства. Потом была учеба в художественном колледже – хорошее время. Но в двадцать два года я потерял родителей, и мне пришлось самому зарабатывать себе на жизнь.

На нашей улице размещалась контора по торговле недвижимостью, и я долго работал в ней.

Казалось, добрая половина художников-анималистов, рисующих лошадей, съехалась сегодня в Пламптон. Да и неудивительно, поскольку здесь впервые в новом сезоне должен был появиться «Большой Национальный призер». Естественно, картина с названием «Большой Национальный призер на старте» имеет намного больше шансов быть проданной, чем если бы она называлась просто «Один из участников состязаний в Пламптоне перед заездом». Меркантильные соображения вынуждают будущих Рембрандтов считаться с рыночной конъюнктурой.

– Тодд?! – крикнул кто-то мне в ухо. – Ты же должен мне пятнадцать фунтов!

– А черта лысого не хочешь? – спросил я.

– Ведь ты сказал, что Размах будет фаворитом в Аскоте.

– Не живи чужим умом.

Билл Пайл засмеялся и похлопал меня по плечу. Он считал всех знакомых своими закадычными друзьями, бурно приветствовал их при встрече, любил выпить за чужой счет и смертельно всем надоедал. Бог знает сколько раз я встречал Билли на скачках, но так и не смог придумать, как избавиться от него, не прибегая к грубости. Обычные отказы отскакивали от него, как ртуть от стекла, и со временем я пришел к выводу, что проще всего сразу выпить с ним, чем целый день избегать.

Итак, я ждал, когда он произнесет свою традиционную фразу: «Пропустим по одной?»

– Пропустим по одной? – предложил он.

– Э-э… конечно, – покорно согласился я.

– Твой отец никогда бы не простил мне, если бы я не заботился о тебе. – Это тоже была его традиционная фраза. Я знал, что им приходилось встречаться по делам, но подозревал, что дружбу Билли выдумал уже после смерти моего отца.

– Идем!

Я наперед знал всю последующую процедуру. Он вроде бы неожиданно встретит в баре свою тетушку Сал, и я должен буду заказывать выпивку для них обоих.

– О-о! Да здесь тетушка Сал! – объявил Билл, заходя в бар. – Сюрприз!..

Тетушка Сал в свои семьдесят с хвостиком была завзятой болельщицей – с вечной сигаретой в углу рта и с книжечкой-расписанием соревнований, раскрытой на предстоящем заезде.

– Хэлло, миссис Сал!

– Что? А-а… Как поживаете? Вы что-нибудь знаете о заезде в два тридцать?

– К сожалению, нет.

– Ага… – Она заглянула в расписание. – Тритопс прошел взвешивание, но как у него с ногой? – Она подняла глаза и свободной рукой подтолкнула племянника, который никак не мог дозваться официанта. – Билли, закажи что-нибудь для мисс Метьюз!

– Для кого?

– Для Метьюз. Что ты пьешь, Мейзи? – повернулась она к полной пожилой женщине.

– Джин с тоником, спасибо!

– Понял, Билли? Двойное бренди и имбирную настойку для меня и джин с тоником для миссис Мейзи.

Одежда на миссис Мейзи была новая и дорогая. От покрытых лаком волос до сумочки из крокодиловой кожи и отделанных золотом туфель – все кричало, что это мешок с деньгами. На руке, в которой она держала бокал, искрилось кольцо с опалом, обрамленным бриллиантами. Ее умело накрашенное лицо не выражало особой радости.

– Как поживаете? – учтиво спросил я.

– Что? – переспросила тетушка Сал. – О-о, Мейзи, знакомься. Это Чарльз Тодд. Что вы думаете о Тритопсе, Чарльз?

Тетушка Сал озабоченно заглянула в книжечку, а Билли раздал напитки.

– Ваше здоровье! – без особого энтузиазма произнесла Мейзи Метьюз.

– До дна, – отозвался Билли.

– Мейзи немного не повезло, – с сочувствием заявила тетушка Сал.

– Не на того поставила? – усмехнулся Билли.