Питер Чейни - Она это может

— Что скажете на это? Я рассуждаю так: ему надо было написать письмо, но у него не оказалось чернил. Тогда он поднялся и побежал вниз по лестнице попросить карандаш или что-то еще у Леона, поскользнулся, упал и сломал себе шею. Вот моя версия, и я намерен ее придерживаться! Что касается желтой жидкости и перелома основания черепа, о'кей, пусть будет так. Они не станут особенно переживать, если мы сейчас отправим его в мертвецкую и доложим начальству, как это все произошло. Все будет о'кей.

— Все будет в наилучшем виде, разумеется. Но зачем это нужно? Ведь кто-то прикончил Риббэна?

Джимми рассердился:

— Господи, Лемми, у вас совершенно не варит котелок. Послушайте, вам сегодня вечером приказано встретиться с шефом. Вы должны дать ему объяснение, как могло случиться, что вы распустили язык с красоткой Мерселиной. Он не в восторге от такого поведения.

— Это мне известно. Ну так что?

— А вот что: с кем разговаривала Марселина? Кто ее допрашивал, когда ее задержали? Кто сумел ее расколоть и выудить сведения о вас? Не Риббэн ли часом?

— Да, по всей вероятности, он.

— Ладно. Значит, Риббэн — тот малый, с которым она говорила. Он знает все, что вы ей наболтали. О'кей, далее, вы являетесь сюда повидаться с ним. Вы вдвоем должны сегодня вечером предстать перед шефом. Я звоню по телефону, хочу узнать, что случилось, почему вы до сих пор не явились. Вы здесь, а он убит. Согласитесь, для вас картина не из приятных. Не так ли?

— Хотите сказать, что это я пристукнул Риббэна, потому что он имел что-то против меня?

— Не исключено, что у шефа возникнет такая мысль. Может быть, найдется парочка людей, не особенно благожелательно относящихся к вам. Они могут ухватиться за подобную мысль. В конце концов если допустить, что вы действительно растрепали Марселине нечто важное, например, подсказали малютке, как спасти свою шкуру, а Риббэн взял ее в работу, и она ему все выложила, то для вас было бы не особенно приятно, если бы он раскрыл рот перед шефом.

— Правильно. Но вы забываете одну вещь. Марселина-то все еще у нас. Если предполагают, что я столько натрепал этой крошке, то, может быть, она расскажет вам об этом так же, как Риббэну. Не исключено, что, раз пустившись на откровения перед ним, она не станет особенно скрытничать и с другими. Так что поехали-ка к шефу, доложим ему об обстановке, а затем давайте-ка я потолкую с Марселиной и выясню, где правда, а где брехня. Мне не терпится потрясти эту крошку!

— Если бы вы, Лемми, могли поступить таким образом, было бы просто замечательно, но из этого ничего не выйдет.

— Почему?

— Потому что Марселины больше не существует. Вы ведь знаете, что ее поместили в местное 14-е отделение французской полицейской тюрьмы. О'кей. Примерно с час назад туда явился какой-то тип с поддельными документами от шефа и освободил ее. Дошло? Я сказал, что понимаю.

— О'кей. Ну а минут двадцать назад ее нашли в подъезде одного из домов на Рю Захари. Убита двумя выстрелами и подброшена туда. Дошло и это?

— Дошло, парень.

— А теперь вы поскачете к шефу и доложите ему, что кто-то ухлопал Риббэна. Может быть, он и промолчит, но непременно что-то заподозрит, верно? И для вас это будет выглядеть не слишком хорошо.

Я на минуту задумался, потом согласился, что Джимми совершенно прав. Показав пальцем на Риббэна, я сказал:

— Если его действительно порешили, то дела мистера Кошена действительно пахнут керосином.

Клив кивнул головой и ощупал Риббэна.

— Он умер совсем недавно. Тем хуже для вас. Да, ваши дела из рук вон плохи. Ведь ухлопать его можно было в две минуты…

Он улыбнулся мне.

— Риббэн помчался вниз одолжить ручку или чернила, растянулся на ступеньках и свернул себе шею. Ясно?

— Джимми, как я понимаю, вы настоящий друг. Возможно, когда-нибудь я тоже сумею вам отплатить добром за добро.

— Забудьте о таких пустяках. Мне про вас многое рассказали, я знаю ваши служебные заслуги. Уверен, вы никогда бы не сделали ничего подобного. Но всегда могут найтись субчики, которые с удовольствием пришьют вам подобную историю. Так что мы будем действовать согласно договоренности…

Я поднялся со ступенек:

— О'кей, пойду вызову санитарную машину.

— Вы можете позвонить снизу, а я тем временем из комнаты Риббэна поговорю с шефом. Объясню ему, что произошло и почему мы задерживаемся.

Он поднялся по лестнице. А я пошел к аппарату, раздумывая о том, что в словах Джимми, черт знает сколько правды. Для меня эта история может обернуться, ох, как плохо! Выходит, будто кто-то старается вырыть яму для мистера Лемюэля Кошена.

Честно признаться, уж если был парень, у которого на душе скребли кошки, то это был я.

Теперь вы понимаете?

Я и до этого не раз видел шефа в дурном настроении, но сейчас он был мрачнее тучи. Его кабинет был погружен в темноту. На письменном столе горела одна-единственная лампа под матовым абажуром.

Когда мы вошли, шеф просматривал какие-то бумаги, ну а мы с Джимми Кливом остановились, как пара нашкодивших мальчишек, посреди комнаты, переминаясь с ноги на ногу. Шеф даже не поднял головы. Он прекрасный человек, наш старик. У него круглая добродушная физиономия, седая грива волос. Несмотря на многочисленные складки под подбородком, чувствуется, что челюсть у него твердая и волевая. Крепкий орешек наш шеф. Свет лампы отражается на генеральских звездочках на его плечах. Мне кажется, нашего шефа забавляет мысль, что он военный генерал. В свое время он занимал крупный пост в Министерстве юстиции, но война заставляет людей заниматься Бог знает чем и напяливать самые неожиданные мундиры.

Наконец, он поднимает голову.

— Ну, добрый вечер. Рад видеть у себя.

— Добрый вечер, сэр, — отвечает Клив.

Я ничего не говорю. Мне кажется, будет лучше, если некоторое время я помолчу.

— Ну, Кошен, мне думается, — говорит генерал, — я знаю вас достаточно хорошо, чтобы не пускаться с вами сразу же в разговоры. И ваш послужной список мне известен, как вы работали все эти годы. Вас всегда считали одним из лучших агентов ФБР. Если бы кто-нибудь попытался уверить меня, что вы распустили слюнки в присутствии какой-то смазливой девчонки даже под воздействием большого количества спиртного и выболтали ей служебную тайну, я бы этому не поверил. Так?

Я молчу.

— Ладно, вы знаете, в чем дело. Что вы мне на это скажете?

— Послушайте, генерал, — отвечаю я, — какая разница, что я скажу? Мне известно, что сказали вам про меня.

— Да… пожалуй, вы правы.

Шеф выдвигает ящик стола, вынимает сигару и закуривает ее.

— Самое скверное то, что мы не можем проверить данное донесение. Вы ведь знаете суть дела?

— К сожалению, имею лишь поверхностное представление.