Питер Чейни - Темная улица

Желтый туман окутывал Плас-де-Роз. Во мгле переулок казался особенно мрачным. Туман стлался ниже всего в нескольких метрах от двери, и поэтому казалось, что полуразрушенные ветхие домики парят в воздухе, а не стоят на фундаментах.

В дальнем конце переулка узкий пучок желтого света пробивался из-под неплотно прикрытой двери в кабачок, который был едва освещен тусклой керосиновой лампой. Фурс стоял, облокотившись на прилавок и мрачно уставившись в пол невидящим взором. Комната вся насквозь была пропитана запахом прокисшего вина, смешанным с неописуемо мерзким запахом мексиканской сигары Фурса — из тех суррогатов, которые представляют собой мешанину табачных листьев подозрительного происхождения, обернутых вокруг тонкой соломинки. Время от времени Фурс сплевывал слюну с поразительной точностью попадая в жестянку, стоящую посредине комнаты.

Фурс — огромного роста толстый мужчина, от которого так и веет угрозой. Мешковатые вельветовые коричневые брюки подвязаны на поясе веревкой, рубаха, когда-то голубая, превратилась в темно-синюю от грязи. Сквозь открытый ворот рубашки видна могучая волосатая грудь.

Мясистое лицо, тяжелый подбородок, темная кожа, черные усы, нависшие брови, кустившиеся над маленькими черными глазками с пронзительным взглядом, лихо заломленный черный засаленный берет — все это, придавало внешности Фурса какой-то пиратский вид, словно эту грозу морей какое-то чудо перенесло в винный погребок в Париж декабря 1943 года.

Фурс вышел из-за стойки, снял с полки на противоположной стене кувшин, подставил его под кран винной бочки, отвернул кран. Когда кувшин наполнился, он поднес его ко рту и выпил вино. Оно показалось ему горьким и кислым на вкус. Фурс водворил кувшин на место, вытер губы тыльной стороной ладони и вдруг разразился потоком отборной ругани. Тихим голосом он проклинал все на свете. Ему только и оставалось, что ругаться. Господи, что тут еще можно было придумать?! Ведь за каждым твоим шагом следили! Все время кругом шныряли ищейки! Никому нельзя доверять. Да и что тут еще можно ждать, когда мужчину можно купить за пару хороших обедов, а красивую женщину — за приличное платье или даже за кулек сладостей!

— Париж стал настоящим проклятым местом, — мрачно подумал Фурс. — Просто невозможно стало жить, если, конечно, ты не заодно с этими пьяницами, свиньями… Выбраться из города никак невозможно, а тут оставаться — это умирать с голоду и дожидаться, пока тебя выследят эти эсэсовские подонки!

Фурс снова закурил. Сигара у него во рту совсем раскисла от жевания и теперь на вкус напоминала оберточную бумагу.

Он облокотился на стойку и застыл в ожидании. С площади в кабачок просачивался туман, у него даже запах был какой-то особый.

Фурс снова сплюнул и тихонько замурлыкал песенку. На память ему пришли марширующие колонны, и он едва слышно запел «Меделок».

Дюбор и Майклсон медленно шли по бульвару Клиши, сунув руки в карманы. Дюбор был высокий, широкоплечий, довольно полный гасконец из хорошей семьи. Он обладал своеобразной, но привлекательной внешностью и нравился женщинам.

Майклсон, англичанин, был высокий и тонкий до такой степени, что казался костлявым. От его фигуры отнюдь не веяло мужеством и стойкостью. Скорее, он производил впечатление человека, слабого духом и телом. Но это было далеко не так.

Дюбор сказал:

— Друг мой, мне все это очень не нравится… очень… Думаю, дело в той женщине. Чем больше я об этом думаю, тем меньше сомневаюсь. Надеюсь, что душа ее будет мучиться в аду. — Спокойным тоном Дюбор стал методически перечислять чего он еще желает этой женщине.

Майклсон также спокойно отвечал:

— Какая разница? Впрочем, есть еще некоторый шанс, что все обойдется.

— Да, — согласился Дюбор. — Но что-то подсказывает мне, что ничего не обойдется. У меня такое чувство, как будто долгое время шел по длинной унылой улице. В душе я все время надеялся, что конец ее будет более интересный. Но теперь у меня такой надежды нет.

Майклсон усмехнулся.

— У тебя просто несварение желудка, Анри. К тому же вот и туман надвигается, это будет нам на пользу.

Дюбор пожал плечами. Они свернули на Плас-де-Роз, быстро пересекли улицу и вошли в кабачок Фурса.

— Добрый вечер, — приветствовал хозяина Дюбор. — Господи, ну и вонища же здесь!

— Везде вонища! — отозвался Фуре. — Весь Париж провонял… Я сам воняю… да и вы… вы тоже воняете.

Он снова снял кувшин с полки, подставил его под кран, потом протянул Дюбору. Дюбор медленно выпил половину и поставил кувшин на стойку.

— Ну, Фурс, — спросил он, — она была здесь? — Фурс отрицательно покачал головой.

— Нет, друзья мои, мне очень жаль, но ее здесь не было!

Дюбор посмотрел на Майклсона.

— Это не очень-то хорошо! — сказал он.

Майклсон ничего не ответил. Он только молча повернул голову к двери, которая тихонько приоткрылась у него за спиной. В кабачок вошел небольшого роста парнишка с крысиной мордочкой, грязная, ветхая одежда едва держалась у него на плечах.

Взгляд Дюбора просветлел.

— Привет, Карлос, — сказал он. — Может быть, тебе что-нибудь известно?

— Целая куча новостей. Сегодня днем они арестовали Серизетту.

— Кто они?! — быстро спросил Дюбор.

— Полиция Виши, — сказал Карлос, виртуозно сплюнув на пол. — Потом они передали ее другим, тем… Так что теперь вы тоже все знаете.

Майклсон посмотрел на Дюбора, затем перевел взгляд на Фурса. Печально усмехнувшись, он сказал:

— Так и есть.

Дюбор проговорил:

— Мы уходим. Нам надо торопиться. Иначе они доберутся до Фурса. Если они ее сцапали, то мы — следующие на очереди.

Майклсон спокойно сказал:

— Ты совершенно прав. Пока, Фурс, будь здоров, Карлос.

Мальчишка быстро проговорил взволнованным голосом:

— Я с вами.

Дюбор с улыбкой посмотрел на него.

— Послушай, дитятко, — сказал он, добавив крепкое ругательство. — Мы идем сейчас — ты сам знаешь, куда именно. Можешь тихо идти за нами на расстоянии двадцати пяти — тридцати шагов. Сейчас туман, и плохо видно, но ты все же держись в тени. Если нам не повезет, то так тому и быть. Если же у нас все обойдется, то тем лучше для тебя.

Мальчишка открыл было рот, но Дюбор перебил его с грубоватой лаской в голосе:

— Заткнись, свиненок. Делай, что сказано. До свидания, Фурс. — И он вышел из кабачка.

Майклсон поднял руку в прощальном приветствии, повернулся и тоже вышел на улицу, тихонько прикрыв за собой дверь.

Мальчик стоял у стойки, молча глядя на Фурса. Лицо у него было бледное, на нем застыла горькая улыбка. Выражение лица Фурса не изменилось, но слюны во рту не было.