Буало-Нарсежак - Белая горячка

Я позвонил Марселине, чтобы выразить ей свои соболезнования. Она держалась с большим достоинством, умело разыгрывая приличествующее случаю волнение. Похороны назначены на послезавтра. Она уже дала телеграмму мужу и теперь ожидает ответа.

- Сообщи мне, - сказал я. - Мне бы хотелось с ним встретиться.

Двумя днями раньше заставить себя выговорить подобные слова было бы для меня настоящим мучением. Теперь же я не испытывал ни малейшего затруднения. Не то чтобы я очерствел. Просто все мои мысли были поглощены попытками предугадать дальнейшие ходы Симона, как у шахматиста, готовящего ответную комбинацию. Поэтому в памяти у меня потускнел и павильон, и все увиденное там. Крысы?.. Они превратились в некую абстракцию. Время от времени я прерывал работу, отодвигал бумаги, которыми был завален мой стол, и закуривал сигарету. Крысы... Мне хотелось сказать им: "Полегче! Не так быстро!"

К концу дня позвонила Марселина:

- Только что из Италии звонил Симон. У Эмманюэля дела неважные. Ему колют пенициллин. Вдобавок у него пропал голос. (Я мысленно поздравил Симона. Весьма недурная идея.) Тем хуже. Он посылает вместо себя Симона.

- Когда он приезжает?

- Чтобы побыстрей добраться, он собирается лететь самолетом: завтра в Париж, а оттуда - дневным рейсом "вайкаунта". Ему-то так, может, и удобней, но мне это все усложняет. Дорога ни к черту, да и здесь у меня полно дел.

- Я могу подбросить тебя до аэропорта.

- Правда?

- Во сколько у него посадка?

- По расписанию в три двадцать.

- Хорошо, я заеду за тобой примерно в полтретьего. Буду рад повидаться с Симоном. А оттуда отвезу вас в замок. Только вот не покажется ли это ему странным?

- Да нет, конечно же, нет. И потом, какие могут быть условности в такую минуту?..

Старина Симон... Он не осмелился воспользоваться "мерседесом". Он все еще играет роль преданного секретаря. Смутит ли его мое присутствие? Приведут ли в замешательство мои вопросы? Ведь я тоже собираюсь порасспросить его о болезни Сен-Тьерри. И еще я заговорю о работах. Его ответ я знал заранее. Но попытаться все-таки стоило. Я с нетерпением дожидался завтрашнего дня. И, как обычно, когда меня снедала тревога, я выпил немного лишнего. Но я был полон решимости лечь в клинику, как только дело прояснится. Душа моя нуждалась в очищении. Со дня смерти Сен-Тьерри я стал чересчур склонен приписывать всем самые низменные побуждения. Еще немного, и я начну верить, будто стал жертвой заговора. Об этом тоже надо будет поговорить с Клавьером. Это явный признак того, что в моей бедной измученной голове что-то постепенно разлаживается. Испытание оказалось для меня непосильным. Кошмар продолжался и днем. К утру транквилизаторы и снотворное выбрасывали меня на отмель пробуждения, как потерявший управление корабль.

Так или иначе, но следующий день наступил. По-прежнему шел дождь, и это меня обрадовало: поскольку в дождливые дни такси раздобыть практически невозможно, Симон не удивится, когда увидит меня в аэропорту.

Фирмэн встретил меня в трауре. Зеркала были занавешены. Замок походил на церковь в страстную пятницу. Ко мне, ступая на цыпочках, подошла Марселина - она тоже была в глубоком трауре. Марселина церемонно ввела меня в комнату к усопшему. Старый владелец замка в погребальном черном одеянии возлежал между рядами свечей, стиснув руками цепочку, словно недоверчивый банкомет колоду. Вокруг него я обнаружил молящиеся фигуры и сам неподвижно застыл у изголовья. Теперь отец и сын встретились в загробном мире, если таковой существует, и, должно быть, начали ссориться по поводу ремонта замка. С какой стати после смерти человек должен быть не таким мелочным, как живые? Потом я подождал в вестибюле Марселину. Я бы дорого заплатил за возможность покурить. Фирмэн, несший вахту у двери, впускал посетителей и первым принимал от них соболезнования - полусогнувшись, шевеля губами, с отсутствующим выражением лица, но, как всегда, со всепроникающим взглядом. С ним надо держать ухо востро. Поэтому-то Марселина сочла нужным разыграть перед ним целую комедию - она, мол, не хочет меня обременять, лучше она попробует вызвать такси и т.д. и т.п., - наконец, сконфузившись, согласилась. Очутившись в машине, Марселина облегченно перевела дух.

- Как мне все это надоело!.. Поскорей бы наступило завтра, чтобы можно было хоть немного отдохнуть. А знаешь, я даже довольна, что Эмманюэль не смог приехать. Он такой же чопорный, каким был этот старый зануда. На всю неделю зарядили бы визиты вежливости, приемы...

- Может, он проинструктировал на этот счет Симона?

- О, само собой. Но Симон имеет обыкновение все обещать и ничего не делать. За него я спокойна. Все будет улажено моментально.

Улицы оказались запружены, и мы приехали как раз вовремя, чтобы увидеть самолет, выныривающий из туч и заходящий на посадку. Пассажиров было немного. Симон шагал впереди, на нем было облегающее пальто из верблюжьей шерсти, серый шейный платок, фетровая шляпа с загнутыми полями, в руках кожаный чемоданчик - ни дать ни взять преуспевающий глава фирмы. Бодрый, свежий, с улыбкой на лице.

- Кого я вижу! Шармон!.. Рад встретиться, дружище.

Поцеловав Марселину, он снова повернулся ко мне.

- Ты получил письмо от Сен-Тьерри?

- Нет.

- Значит, скоро получишь... Он говорил мне, что собирается тебе написать.

- Как он там? - спросила Марселина.

- Не блестяще. Он все порывался встать с постели, но врач категорически запретил ему выходить. Не такой уж он удобный больной.

Я не знал, что делать - смеяться или скрипеть зубами, до того все шло так, как я предполагал.

- Смерть отца его не слишком взволновала? - продолжала Марселина.

- Он был готов к этому. Прискорбно, конечно, но ведь и возраст-то почтенный...

Он с ловкостью устроился на заднем сиденье "симки", и Марселина села рядом с ним.

- Старина Шармон... Подумать только, какие понадобились обстоятельства, чтобы мы встретились. Помнишь времена киноклуба?

Ни одной фальшивой ноты. Подлинная сердечность с легким оттенком снисходительности. Но Марселине было не до воспоминаний о киноклубе.

- Голос-то у него хоть прорезался? - спросила она. - Мог бы и позвонить!

- Скоро позвонит. Он обещал. Но пока он может выдавить из тебя только хрип. Да с его-то характером! Благо еще, у меня нрав покладистый.

- А как его дела, продвижение есть?

- Наверно. Ты ведь знаешь, какой он скрытный. Да и итальянцы почему-то темнят. Полная тишина. Но у меня такое впечатление, что все идет не так уж плохо.

- Он все это время пробыл в Милане? Не ездил никуда по окрестностям?

- Нет... Он почти сразу же заболел.

- Но тогда, значит, ему толком не удалось поговорить с теми, к кому он ехал.

- Он им звонит.