Александра Маринина - Воющие псы одиночества

- Вы сказали, что Андрей Николаевич был состоятельным человеком и со временем стал еще богаче. Но мне показалось, что вы живете более чем скромно,- осторожно заметила Настя. - Отчего так?

«Если начнет плести несусветицу, значит, все ложь, - подумала она. - Значит, есть у этой семьи тайны, а все остальное - просто красивые слова. Куда деньги-то девались, если их было много? А если их и не было, то Лозинцеву нечего было бояться шантажа».

- Вера обменяла детей на деньги, - просто ответила Элеонора Николаевна. - Она поставила перед Андреем условие: или она забирает детей, или он дает ей достаточно денег, чтобы она могла купить себе жилье за границей и сделать вложения, на доходы от которых можно жить. Тогда детей она оставит ему. Андрей отдал ей все, себе оставил самый минимум. И детей, конечно, оставил. Он их очень любит.

Н- да, чем дальше -тем страньше, как говорила Алиса, находясь в Стране чудес…

Никотин тем временем неторопливо листал фотоальбом, подолгу всматривался в снимки, хмыкал, что-то бормотал себе под нос. Лозинцева зорко наблюдала за ним и, разговаривая с Настей, не отрывала глаз от альбома.

Они разговаривали еще долго, Настя старательно записывала все, что рассказывала Элеонора Николаевна, но в конце все-таки пришла к убеждению, что без беседы с ее братом обойтись никак невозможно.

- Нет, в рабочие дни вам вряд ли удастся с ним поговорить, - покачала головой Лозинцева, - он приходит поздно и очень уставшим.

- А в выходные? Вот, например, сегодня?

- Сегодня они со Славиком играют в пейнтбол и вернутся часов в восемь, не раньше.

- Где они играют? - Настя приготовилась записывать.

- На базе «Юг», это по Симферопольскому шоссе, десятый километр. Неужели вы собираетесь его там искать?

- А почему нет? Фотографию его мы видели, вы сами сказали, что ваш брат очень высокий, и племянник тоже. Я думаю, мы их без труда там найдем. Если они, конечно, действительно там, - добавила Настя, делая вид, что что-то записывает, и искоса поглядывая на Элеонору Николаевну. Что-то уж очень она старается оградить братца от контактов с милицией…

Бычков поднял голову от альбома и виновато улыбнулся:

- Элеонора Николаевна, можно мне заглянуть к Дине? У меня к ней есть пара вопросов.

- Я позову ее. - Лозинцева собралась встать, но Никотин жестом попросил ее остаться на месте.

- Да не беспокойтесь, я сам. Вы мне только скажите, где ее комната. Такие вопросы лучше задавать с глазу на глаз.

- От кухни вторая дверь налево.

Никотин вышел. В кухне повисло молчание, в котором уже не было напряжения, а был некий вакуум, делающий невесомыми и несущественными любые вопросы, соображения и чувства. Настя подумала, что напряжение было связано с присутствием Назара Захаровича и исчезло вместе с ним.

Но почему? Неужели его неприкрытый мужской интерес к этой немолодой, но очень приятной женщине заставлял ее так нервничать? Да нет же, глупости. Никотин, конечно, вовсе не стар, и вполне нормально, если он интересуется женщинами, но напряжение и нервозность Элеоноры Николаевны возникли сразу же, едва они переступили порог квартиры, а в тот момент никакого мужского интереса дядя Назар еще не демонстрировал да, наверное, и не испытывал. Что там можно было испытывать-то, в полутемной прихожей, когда еще и двух слов не было между ними сказано?

- Анастасия Павловна, - неожиданно заговорила Лозинцева, - можно задать вам вопрос?

- Да, конечно, - рассеянно отозвалась Настя, думая о своем.

Но Лозинцева снова умолкла. Она сидела, отвернувшись к окну, за которым капал холодный апрельский дождик, и в какой-то миг Насте показалось, что она плачет вместе с этим нескончаемым безрадостным дождем. Плачет точно так же безрадостно и нескончаемо.

- Вы что-то хотели спросить? - напомнила она.

- Нет, извините… Это я так.

- Ладно. Тогда я спрошу, если позволите. Вы считаете правильным, когда дети знают правду о своем происхождении?

- Да, - твердо ответила Элеонора Николаевна, - я считаю это правильным. В принципе.

- А не в принципе?

- А не в принципе, то есть в данном конкретном случае - не знаю. До недавнего времени я была уверена, что родители правильно воспитывали нас с Андреем, и я радовалась, что Андрей точно так же воспитывал своих детей, и родных, и неродных. Неважно, чья кровь в тебе течет, важно, какой ты человек. Разве это неправильно?

- Правильно, - согласилась Настя. - А почему до недавнего времени? Что-то произошло?

- Ничего. Просто, наблюдая за Диной, я засомневалась. Есть принципы, основополагающие правила, но есть и конкретные, живые люди, которые выбиваются из рамок этих жестко заданных правил. Ярославу было удобно в этих рамках, как было удобно и нам с Андрюшей, и Кристине было удобно. А Дине это оказалось не по силам. И я вот уже который день задаю сама себе вопрос: разве правда может искалечить человеку жизнь? Ложь да, может, и тому есть множество примеров, но правда? А вот, оказывается, может. И как же тогда жить? Где тот предел, за которым правда и открытость становятся смертельно опасными? Правда и честность позитивны, то есть в них должно быть созидающее начало, как во всем позитивном, и вдруг я столкнулась с тем, что правда не созидает, а разрушает и калечит. Значит, вся наша этика неверна. И я растерялась.

- Вы очень откровенны, - заметила Настя, стараясь не показать удивления.

- Мне нечего скрывать, - ответила Лозинцева дрогнувшим голосом. - А… ваш коллега…

- Что?

- Вы ему будете пересказывать то, что я вам сейчас сказала?

- Если не хотите - не буду. Для нашего исследования это значения не имеет.

- Мне все равно, - голос Лозинцевой внезапно стал жестким.

В кухню вернулся Никотин, лицо его выражало удовлетворение и любопытство одновременно. Он не стал присаживаться за стол, остался стоять, и Настя поняла, что пора уходить. Все, что ему было интересно, он выяснил, а больше из Лозинцевой все равно ничего не вытянуть. Огромный блок вопросов остался без ответов, и касались эти вопросы в основном периода беременности Веры Лозинцевой, когда она носила Кристину, и раннего детства девочки. Тут мог помочь только Андрей Николаевич, если уж нельзя добраться до матери.

Но те же самые вопросы нужно было задать и матери Тани Шустовой, ведь вчера Настя разговаривала с ней без подготовки, до того, как психолог объяснил ей самые азы. Раз уж она все равно в этом районе…

- Вы не могли бы позвонить Инне Семеновне? - спросила она Лозинцеву. - Мне нужно задать ей еще несколько вопросов, я вчера не успела.

Элеонора Николаевна молча потянулась к телефону, поговорила с приятельницей и передала Насте трубку. Они договорились встретиться в кафе, неподалёку, дома у Шустовой был нетрезвый и агрессивно настроенный муж, а на улице шел дождь. Они попрощались и ушли.