Буало-Нарсежак - Жизнь вдребезги

А раньше!… Ах! Раньше, все было иначе… Дюваль пытался быть честным. Нет, лучше не было. Он жил в конуре, в трущобе. Грязное белье скапливалось в гардеробе, повсюду валялись книжки. Дикарь, вот кто он был. Но с надеждой в сердце! Уничтожить эту шлюху! Изменить образ жизни! Что же случилось? Откуда такая резкая неприязнь? Почему такая перемена? Вот в чем вопрос. Напрасно валить все ошибки на Веронику. Это он струсил. Ему бы больше не возвращаться в Канн. Такой прекрасный, такой богатый Канн! Где благоухающие красотки, увешанные драгоценностями, отдаются ему, оставляя чаевые, от которых он не может отказаться. Самое лучшее из ремесел он превратил в грязный бизнес. Так Рауль наивно казнился словами, в которых, пожалуй, было много несправедливого. Все это было не так уж и мерзко, хотя довольно неприглядно. Рауль утратил самое лучшее: бедность и способность возмущаться. Он стал соучастником Вероники, принеся ей в жертву достоинство.

- Выключи эту музыку!

- Ах, как ты мне надоел. Хочу и буду слушать!

Он затормозил, остановился на обочине. Она испугалась и убавила звук.

- Что случилось?

- Мне кажется, что шина приспущена.

Он заглушил мотор. Проезжавших машин стало мало. Справа на фоне неба вырисовывались горы, вершины Оверни. Должно быть, они находятся поблизости от Тэн-Турона. Он закурил свой "Голуаз", вышел из машины и увидел, что задняя левая шина наполовину села. С тоской Рауль подумал, что придется возиться в темноте со сменой колеса. В багажнике, правда, есть переносная лампа, но аккумулятор почти разряжен. Рауль все делал машинально: устанавливал домкрат, снимал колесо, не прекращая горьких размышлений. Если бы существовала справедливость… Он бы не стал массажистом… А Вероника не была бы его женой, что избавило бы его от такого идиотского существования… Кто же заставляет его продолжать? Рауль прикрепил вручную пять гаек. Замер. В голове мелькнула дикая мысль. Стоя одним коленом на земле, наклонив голову, он часто задышал.

- Поторопись, не торчать же здесь всю ночь!

У него не было даже сил для ответа. Пусть себе Клод Франсуа горланит. Он мучительно улыбнулся, обнажив зубы, медленно поднялся, привалился к крылу машины. Рауль узнал это легкое головокружение. Он уже испытывал его много раз при виде грохочущего поезда метро: сделать шаг, еще один, а затем - последний! Это чувство возникало где-то в животе, в пояснице, как в начале обладания женщиной. А затем желание исчезает, и ты пробуждаешься с потными ладонями. Все это смахивает на противную ребячью игру, вроде русской рулетки.

С трудом он закрутил ключом первую гайку, затем вторую. По логике вещей гайки должны свалиться в колпак через добрую дюжину километров отсюда, но скорость их удержит. Рауль быстро перешел к трем другим гайкам, покрутил их по, несколько раз. Еще есть время докрутить их все намертво. Он опустил руки. Посмотрел на спину Вероники. Она сказала нотариусу перед заключением брачного контракта: "Лучше все разделить, так будет удобнее". Вот и настал час дележа! Рауль собрал инструменты, вытер тряпкой руки, закрыл чемодан, глубоко вздохнул. Ночь изменила запах. Рассвет торопился к выходу на край неба. Всякая былинка, всякий листик снова принимался жить изо всех сил. Земля источала любовь. Дюваль наконец-то обрел внутреннее равновесие, подошел к Веронике.

- Хочешь немного повести? Я сменю тебя после Авиньона. Им никогда не бывать в Авиньоне. Исключается даже один шанс из тысячи. Вероника заворчала, поменялась с ним местами. Рауль сел на место смертника. Будет справедливо, если основной риск он примет на себя. Ремень безопасности Рауль не застегнул. Вероника приготовилась к движению, дала полный свет, выехала на дорогу и помчалась.

- Обожаю ехать ночью, - сказала она. - А ты нет?

Он не ответил, сжал ладони коленями. Спидометр показывал 80. Боже, чем же все это кончится!

- Ты не могла бы ехать побыстрее?

- Простудимся. Может закрыть верх?

Нет, нет! Для этого необходима остановка! Рауль был неспособен двигаться. Не от страха. Нет. Он чувствовал себя пациентом дантиста, приговаривая: "Я ничего не услышу", - ощущая тяжесть своего собственного сердца.

85. 90. Машина неслась свободно, без малейших покачиваний. Он не представлял себе, что произойдет дальше. Гайки не отскочат все вместе. Колесо сначала деформируется, сомнется, и машина покатится, как бочка. Их выбросит. Дюваль видит два тела на дороге… Он закрыл глаза. Может ли он исправить то, что сделал? Под каким предлогом? Если он попросит остановиться, Вероника отправит его прогуляться. А может она своей удивительной интуицией угадает истину? И вообще, хватит бояться. На дороге почти нет машин. У аварии не будет свидетелей. Временами справа мелькали автозаправочные станции, караваны машин с потушенными огнями. Навстречу бежали голубые панно указателей: Авиньон… Марсель… Цифры, стрелки… Знаки из другого мира, который начнется утром. Где тогда будут они оба? На какой больничной койке? Нет, я ничего не скажу. Вот только рукам приходилось трудно. Рауль поглядел на них. Они не заслужили этого. В руках была сила, жизнь и мудрость. Они укротили столько демонов, руки заклинателя. И вот они скрестились сами собой и молятся.

Надо бы ни о чем не думать, отрешиться от этого скрюченного на сидении тела, которое как бы принадлежит кому-то другому. А лучше всего ни на что не надеяться, ибо авария неизбежна.

Дюваль смотрел десятки вестернов с безумными лошадьми и разлетающимися колесами на переднем плане. У него перед глазами так и мелькают без передышки эти колеса: одни гайки отвинчиваются, другие мало-помалу ослабляются, навстречу со свистом несется земля. Достаточно легчайшего препятствия… Сейчас? Он осмелел. Он умирал. Ветер леденил липкий пот его тела. Надо стиснуть зубы, чтобы не застонать.

Машину затрясло. Рауль схватился одной рукой за спасательную ручку, другой - уперся в приборный щиток. В его мозгу возникло изображение парашютиста, готового к прыжку. Наконец-то эта жестокость, жившая в нем словно безумный двойник, наконец-то она исчезнет вместе с ним во взрыве, огне и крови.

Колесо держалось хорошо. Жизнь продолжалась. Мышцы Дюваля раслабились. "Авиньон - 20 км". Путь слишком прямой. Не хватает крутых поворотов, которые могли бы изменить положение. Вдруг он заметил, что выключил музыку, когда менялся местами с Вероникой. Хорошо было бы наоборот, включить ее, чтобы было красиво. Но на это у него не доставало сил. Дюваль еще раз подумал: "Я ее убийца… Я не имею права".

Когда Вероника обратилась к Раулю, тот от неожиданности подскочил.

- Ты слышишь шум?

Рауль прислушался, или скорее сделал вид, что слушает. Так, уже две гайки должны были упасть в колпак, они сталкивались время от времени и создавали неравномерный звук.