Дмитрий Соловьев - Чистильщик

Сергей ухмыльнулся. Злоречивые СМИ уже успели провизжать о милицейском беспределе, о преследовании мирного религиозного объединения, даже показали фотографии Ковалева и Коковцева по телеку. А начальник РУВД Горелов возжаждет явно его, Сергея, крови.

«Херня это все, – подумал Ковалев. – Не верю я в случайные смерти. Если Пантелеич не скурвился, то у меня вся масть козырная, а если да, то тогда меня не спасет никто».

Крысолов открыл глаза, и ему показалось, что он ослеп. Такого неправдоподобного белого цвета он не видел давно. Но это был всего лишь свежепобеленный потолок. Голова никак не хотела двигаться – шея была зажата в жесткий гипсовый лубок. Скосив глаза, Крысолов увидел высокий штатив с закрепленной в нем бутылкой, наполненной прозрачной жидкостью. От бутыли тянулась прозрачная пластиковая трубочка, оканчивающаяся толстой иглой, воткнутой в правую руку Крысолова, и по трубочке медленно, по капле, вливалась в вену какая-то жидкость. «Госпиталь, туды его в корыто».

Левая рука и правая нога также были зажаты в гипсовых лубках, а голова толсто замотана марлей. «Твою мать, – подумал Крысолов, – где это я? Пришел бы хоть кто-нибудь, пить и курить смертно хочется». Он попытался крикнуть, позвать сестру, но из пересохшего горла вырвался только едва слышный хрип.

К счастью, ждать ему пришлось недолго – в палату заглянула вполне милая и молоденькая сестра-негритяночка и, вняв нечленораздельному, но вполне доходчивому хрипу Крысолова, дала ему напиться. Точнее – смочить горло, ибо таким количеством воды не напился бы и воробей. Улыбнувшись полными губами, сестричка убежала. Через пяток минут в палате появилась высокая белая – даже блондинистая – женщина в накрахмаленном халате.

– Здравствуйте, – сказала она по-русски, – как вы себя чувствуете?

– Ни-чего, – смог выдавить из себя Крысолов, – вот… воды бы… еще.

Женщина улыбнулась и окликнула сестру. Почему-то французский довольно туго доходил сейчас до Крысолова. Сестричка вернулась с запотевшим стаканом, полным свежей воды. Крысолов не позволил напоить себя, а перехватил стакан здоровой рукой, выдернув энергичным движением из нее капельницу. Вода провалилась в него, словно впитавшись в раскаленный песок.

– Доктор, – произнес уже нормальным голосом, поставив стакан на тумбочку у кровати.

– Лидия Михайловна, – перебив его, представилась она. Крысолов кивнул, и от этого резкого движения закружилась голова.

– Лидия Михайловна, надеюсь, мои вещи здесь же? Кстати, где это – здесь?

– Вы в госпитале, в столице. Вещи ваши привезли. Но зачем вам они?

– Мне нужны три вещи: черный подсумок со склянками, сигары и бутылка холодной воды.

– Послушайте, вам нельзя курить, да и подсумок…

Крысолов поймал взглядом глаза врача и слегка надавил, не внушая, а убеждая.

– Поймите, я знаю, что делаю. Вы же не хотите, чтобы я здесь помер от стресса? – с улыбкой закончил он, отпустив Лидию Михайловну.

– Хорошо, – неуверенно ответила она, – я сейчас пошлю сестру, чтобы она все принесла.

– Спасибо, доктор, вы просто спасли меня,

Через полчаса Крысолов копался в своем подсумке, выуживая необходимые для лечения склянки – к счастью, все они были целы (пузырьки из бронестекла он заказал позже, учтя превратности этой войны). И вдруг ему под руку попался комочек пергаментной бумаги, которому в подсумке было совершенно не место. Крысолов развернул бумажку и с пяток минут вглядывался в закорючки арабской вязи. И только потом до него дошло, что это был текст, переведенный на старогерманский и записанный арабскими буквами.

«Объект № 1 – второй этаж госпиталя, палата 15, кровать у окна. Объект № 2 – домик начальника вокзала. Работу необходимо закончить до 19.03».

Крысолов задумчиво покачал головой, отчего она снова закружилась. «Вот так веселье, – подумал он. – Не зря же меня сюда, выходит, загнали. А работать придется голыми руками».

У гидроузла Крысолов остановил машину и оглянулся на спящего Змея. Тот не просыпался с самого Ленинабада, приняв Золотой эликсир. Организм аномала после него впадал в спячку, всю энергию расходуя на заживление ран. А рана на бедре Мансура была не из приятных – пуля расщепила берцовую кость, пройдя совсем рядом с артерией.

Крысолов умышленно возвращался кругами, останавливаясь то там, то здесь, петлял. Не было никакой гарантии, что Хорь не подставил их.

Но вот он пригнал машину в Яккабаг и остановился, почувствовав за спиной какое-то шевеление. Крысолов опустил боковое стекло и закурил. Светало. Над синими вершинами Гиссарского хребта расползались в разные стороны облака, окрашенные восходящим солнцем в розовый цвет. Ночью здесь шел дождь – пожалуй, первый раз за все лето. Первый из двух или трех летних дождей – вряд ли будет больше.

Он снова обернулся – Змей глядел на него одним глазом, комично зажмурив второй.

– Эх, – мечтательно пробормотал он, – я бы сейчас с удовольствием пару хороших шматков жареной свининки слопал.

– Так мусульмане же свинины не едят, – поддел его Крысолов.

– Значит, я плохой мусульманин, – вздохнул Мансур. – Ну, харашо, тогда – пять-дэсять длинний-длинний шампуры с шашлик из молодой барашка, – попытался он изобразить кавказский акцент, причем не без успеха.

– А ты заметил? – откликнулся Крысолов. – Первое, что тебе захотелось – мясо. Я не знаю ни одного толкового бойца, который смог полностью отказаться от мясного. Роскошь вегетарианства могут позволить себе только пасомые. И дело даже не в протеинах и жирах – чисто психологическая установка. Тот, кто охотится или охраняет, должен питаться как хищник. Овчарку, конечно, можно приучить есть овсянку. Только останется ли она овчаркой, когда нападут волки, защитит ли стадо? А уж про охотничью собаку я вообще молчу…

– Да, – качнул головой Змей, – тут ты, пожалуй, прав. Охотники и защитники, как ни крути, хищники. А хищника на травку не пересадишь, ему убоинка нужна. Ладно, философ, тебя пока не остановишь, будешь вдумываться в устройство мира до посинения. А я жрать хочу! Кати домой поскорее.

Из машины он вышел сам, только сильно припадая на левую ногу.

– А морду Хорю я все-таки начищу, – угрюмо проворчал Крысолов, пытаясь помочь Змею. Тот только отмахивался от него.

Лизавета, увидев в окно их странную процессию, ничего не сказала, лишь вздохнула и отправилась готовить медикаменты. Рустам, все еще обиженно поглядывая на брата и Крысолова за то, что его не взяли на операцию, попытался помочь Мансуру, но тот отмахнулся и от него.