Стюарт Вудс - Лос Анжелес Таймс

Майкл показал ему дом, и, выслушав подобающие случаю похвалы, вывел Томми на террасу с видом на океан. В тот же момент возник мужчина в белом пиджаке.

— Джентльмены, могу я предложить вам что-нибудь?

— Мне только вермут со льдом, — сказал Томми. Он повернулся к Майклу. — Я стараюсь держаться в форме, так что избегаю серьезных напитков.

— А я буду Пеллегрино [2], — заказал Майкл.

— И ты тоже? — рассмеялся Томми.

— Это не то, что у нас — здесь привыкаешь платить аж целых пять баксов за воду.

Они уселись в кресла-качалки и замолчали, всматриваясь в безбрежность Тихого океана.

— Да, это по-настоящему, здорово, — покачал головой Томми. — Целый океан у твоих дверей. Синий океан. Знаешь, что можешь иметь сейчас в Лонг-Айленде? Миллионы, и, имея их, взирать на серый Атлантический океан.

— Не знаю, только вижу, что ты выглядишь очень хорошо, — сказал Майкл. — Мне никогда не доводилось видеть тебя таким подтянутым.

— Ну, в наше время нужно уметь производить впечатление, ты же знаешь. Ко мне домой трижды в неделю приходит личный тренер. Даже Мария не может поверить.

— Как, кстати, Мария? И как дети?

Томми лишь отмахнулся. — А, Мария — та еще стерва, сам знаешь. А дети молодцы. Маленький Томми недавно отмочил такое!

— Что именно?

— Взял и забрался, хохмы ради, в чужой Мерседес. Представь, двенадцатилетний мальчуган, угоняющий Мерседес!

— Это хорошо, — сказал Майкл, припомнив свой собственный опыт угона автомобиля, ибо тогда он и познакомился с Томми.

— Слушай, я и в самом деле рассчитываю попасть на Академические награды. Думаешь, сумеешь мне помочь?

— Я сейчас член Академии, — сказал Майкл. — Ваши места, правда, не будут в первых рядах. Они зарезервированы для номинантов. Вы будете сидеть в третьем ряду от оркестра.

— Слушай, да это же здорово. В любом случае, я не собираюсь светиться рядом с тобой. Надо, по крайней мере, теперь, чтобы никто не вздумал заметить связь между нами.

— Расскажи, что делается в Нью-Йорке. — попросил Майкл.

— Дела идут лучше некуда, — ответил Томми. Он взял свой бокал с серебряного подноса и подождал, когда уйдет буфетчик.

— Он Англичанин?

— Ирландец. Ирландцы в этом деле лучшие.

— Ну, мальчик, ты меня поражаешь!

— Итак, расскажи про Нью-Йорк.

— Ну, ты должно быть читал в газетах, даже местных, что у нас в семье большая перетасовка.

— Да, я видел, что Бенни Николс и Марио Би заварили кашу.

— Вероятно, эти вести просочились прямо из ресторана на Парк Авеню.

— И ты сумел использовать это событие в своих целях?

— Я? Да я включил всех ребят Бенни и половину людей Марио в свою операцию. И Дон сейчас мною чрезвычайно доволен.

— А как поживает Дон?

— Страдает. Его печень, сам знаешь. Он слишком много выпил за свою жизнь.

— Что будет, если он умрет?

Томми широко улыбнулся. — Буду я.

— Это превосходно звучит.

Томми огляделся вокруг. — Ты проследил, чтобы здесь все было безопасно?

— Да, утром все проверил. Поверь, все чисто. Никто ничего обо мне не знает.

— За исключением ФБР.

— Даже они. Мой источник сообщил, что агент, который занимается прослушиванием в Лос Анжелесе, замкнулся на Каллабрезе. Помнишь, я тебе говорил по телефону, что в городе имеется лишь одно место, где я воспользовался этим именем.

Томми кивнул. — Банк. Я попросил кое-кого поговорить с Винфилдом. Он предпринял меры предосторожности.

— Томми, я не знаю, стоит ли мне оставлять деньги у этого человека. Что ты об этом думаешь?

— И сколько ты держишь у него?

— Примерно три-четыре миллиона.

— Эй, это неплохо. И ты пускаешь бабки в оборот, так?

— Почти все. Хотя, иной раз мне нужны определенные суммы наличными.

— Разве я не понимаю? — засмеялся Томми.

— В любом случае, ты здесь в полной безопасности. Колония Малибу — очень, очень надежное место.

— Хорошо, хорошо, — Томми приблизился к нему. — Слушай, парень, я так горжусь тобой. Ты — молодчина. Я постоянно читаю о твоих успехах.

— Ты видел статью в Ярмарке Тщеславия?

— Да, там малость перебрали.

— Скандал мало-помалу стихает. Я дал четверть миллиона на борьбу со СПИДом, — само собой, анонимно, понимаешь? На следующий день об этом сообщили газеты.

У Томми едва не отвалилась челюсть. — Ты дал четверть миллиона?

— Дешевое капиталовложение. Зато теперь в мире бизнеса меня считают филантропом. Единственная неприятность в том, что благотворительность в этом городе принимается малыми порциями. Там я даю десять штук, в другом месте двадцать.

— Да, малыш, ты можешь себе это позволить с тремя-четырьмя миллионами, вложенными в уличный бизнес.

— Томми, это только малая часть целого. На трех фильмах я заработал почти пятнадцать миллионов с учетом тех бонусов, которые оговорил в контракте. И на подходе другие фильмы.

— Ну, и сколько же тебе досталось в чистом виде?

— Ну, после вычета налогов, затрат, и тому подобного, может, четыре миллиона помимо того, что размещено в уличном бизнесе.

— Налоги, — покачал головой Томми. — Только представь, ты и я платим налоги.

— И ты тоже?

— Послушай, у меня теперь вполне законный бизнес — я управляю дюжиной небольших заведений одного холдинга. У нас свои офисы в офисном здании. И мы платим налоги! Это выводит власти из себя.

— Да, в этом залог будущего. Законность.

— Я всегда ищу возможность сделать капиталовложение. И несколько друзей настоятельно обращают мое внимание на Студию Центурион.

Майкл от неожиданности чуть не уронил свой бокал. — Центурион?

— Да, сэр. У меня появились кое-какие контакты в Японии. У них там есть своя маленькая Коза Ностра, только называется она якуза .

— Это очень интересно, — сказал Майкл.

— Да, они недавно вышли на нас. В течение многих лет они просачивались в крупные местные корпорации. И, только между нами: им удалось закрепиться в корпорации Ямамото.

— Правда?

— И они думают, что кино бизнес — очень прибыльное и выгодное дело.

— В этом они правы, — сказал Майкл. Универсал и Колумбия уже в кармане японцев.

— Мои друзья считают, что могут заработать гораздо больше денег, чем эти студии, используя, скажем так, более правильные методы.

— Это очень занятно.

— А ты как раз в Совете директоров студии Центурион.

— Был на днях на первом собрании Совета.

— И?

— Лео Голдмэн поставил всех в известность, что никогда не продаст студию, тем более японцам. Наверное, ты знаешь, что лично он владеет пятьюдесятью четырьмя процентами акций.

Томми слегка улыбнулся. — Не владеет, а контролирует . Это большая разница. Он поднялся. — Пойду-ка, лучше, освежусь. Мы позже вернемся к этому разговору. Томми ушел в дом, оставив Майкла одного.