Айзек Адамсон - Тысячи лиц Бэнтэн

– А насчет вашей пропавшей подружки, если через сутки новостей не будет, возвращайтесь, и мы снова это обсудим, – сказал Арадзиро, устроив настоящее шоу из своего великодушия. – А до тех пор оставьте расследование нам. В конце концов, я же не вваливаюсь в редакцию вашего журнальчика в Нью-Джерси и не советую вам, о каких новых кремах от прыщей вам писать, ведь так?

– Кливленд в Огайо. Не в Нью-Джерси. В Огайо. Арадзиро пропустил это мимо ушей и поднялся из-за стола. Натянул форменную ярко-синюю куртку и воткнул очередную сигарету в уголок губ. А потом чиркнул спичкой так, будто она была мной. Прикурил, выплюнул клуб дыма мне в лицо. Я задержал дыхание. Я всегда буду так делать после Человека в Белом.

– Я ловлю последнюю электричку до дома, – заявил Арадзиро, тащась от каждой секунды собственного показушного раздражения. – И вам советую сделать то же. Ах да, кстати, о доме – может, будете счастливы узнать, что мне до пенсии осталось всего три года.

– Поздравляю.

– Может, вы и будете счастливы, но зря. Сейчас я – официальный представитель Токийской городской администрации. И мой долг – охранять законы города и поддерживать мир. Но меньше чем через тысячу дней я буду просто господином Арадзиро. Частным лицом, чей единственный долг – охранять собственную честь. А вы? По-прежнему будете наезжать сюда, кропая историйки для прыщавых детишек. Может, Токио – величайший город в мире. Но для меня – самый мелкий городок на земле. И я не удивлюсь, если в моем городе наши дорожки пересекутся. А вы?

– Умеете вы прощаться.

– Хочу быть уверен, что вы все запомните, – сказал он. – И если вы стряпаете еще какие-нибудь отстойные теории, чтобы завтра явиться сюда и потратить мое время, я лучше избавлю вас от этого напряга. Мы также уверены, что старик Накодо не убивал своего сына, на тот случай, если это ваша следующая идея.

– Почему это?

– Потому что у него всего одна рука, – ответил Арадзиро, растопырив пять коротких пальцев, словно кучу сосисок. – Мой человек сообщил, что вторую руку старик потерял в войну. Трудновато держать человека под водой, вам не кажется?

Вразвалку подойдя к двери, Арадзиро замер на секунду и еще разок уставился на меня. Не иначе жалел, что из глаз у него не стреляют два лазерных луча, как в фильме «Годзилла». Хрюкнув, он щелкнул выключателем, оставив меня в темноте. По-прежнему предсмертно кашлял кондиционер и тикали часы.

У старика Накодо нет руки.

Я все повторял и повторял себе это, будто меня еще надо убеждать, будто мне нужны еще доказательства, что он и вправду офицер Такахаси из Кэмпэйтай – человек, который отвечает за разрушение Храма Бэндзайтэн, который был причиной смерти монахов Бэндзайтэн и этим запустил какой-то странный механизм, а в итоге умерли Амэ Китадзава, Миюки, его собственный сын, и это еще не конец.

Я припомнил две короткие встречи со стариканом – и правда, я видел, как он управляет инвалидным креслом только одной рукой. Левой. Я просто решил, что правая лежит где-нибудь у него на коленях, в складках роскошного кимоно. Забавно – когда Миюки валялась на полу в галерее патинко, я заметил цветочки на ее нижнем белье; а что у мужика не хватает руки, я проглядел не раз, а дважды. Вот тебе и репортерский глаз на детали.

У Накодо нет руки, думал я, а мимо с шумом неслись легковушки и грузовики, один за другим, грохоча по бетону, от них дрожали стальные балки надземной магистрали. До воды под шоссе лунный свет не добирался, но иногда машины на боковой улочке внизу освещали фарами черную поверхность реки, всего на секунду, и вода снова погружалась в темноту и превращалась в невидимый поток, что скользил мимо бетонных опор, даже в сумраке мерцающих призрачно-белым.

Что я рассчитывал здесь найти? Афуро на мосту, как в тот день, когда я впервые ее увидел, – одиноко стоит и глазеет на воду? Или журналисты снимают копов, а те вытаскивают из воды тело Афуро, как это было с Миюки? Искал ли я улики, надеясь обнаружить на улице неизменную сумочку Афуро, может, ее мобильный, или след из хлебных крошек, ведущий прямиком к мистеру Боджанглзу? Или, может, самого Боджанглза, который вернулся на место преступления, в черной шляпе и плаще, стоит в темноте, покручивая усы? Или такого Боджанглза, каким считал его я, – бледного человечка в белом костюме, в окружении своих пыхающих сигаретами шестерок?

Не знаю, что я рассчитывал найти и рассчитывал ли вообще. Мне просто надо было снова явиться в это унылое место, чтобы как-то доказать самому себе: я еще не сдался, я делаю все, что могу, я ищу Афуро, чтобы не дать ей окончить жизнь так же, как Миюки.

Миюки была красивой незнакомкой, которая доигрывала последние мгновения уже написанной драмы, и вышло так, что я слонялся по сцене как раз перед тем, как упал занавес. После всего, что я выяснил, я понимал – ничем я не мог помочь, не мог помешать тому, что случилось с Миюки. Но Афуро – другое дело. Хорошо это или плохо, смерть Миюки свела нас, связала. Мы с Афуро провели чокнутую ночку вместе в безымянном переулке и в «Люксе Красного Барона» – такая ночь порождает неожиданную близость, понимание, какого часто не бывает и с теми, кого знаешь всю жизнь. И Афуро вправду мне нравилась. Она умная, своевольная, импульсивная и во многом – полная раздолбайка. Как раз такая, какой должны быть девчонки в ее возрасте, но какими они почти никогда не бывают.

И сдается мне, что Афуро тоже ко мне тянет, хотя бы потому, что я – аутсайдер. Тот, кто не вписывается в картинку. Что касается меня, тут дело в цвете кожи, в национальности. В том, что я – чужеземец в Японии. Наконец, в избранной гибкой географии. Но Афуро? У нее выбора не было. Такая девчонка здесь никогда не будет к месту. Может, и вообще нигде не будет. Она в таком возрасте, когда до нее начинает доходить, что ее закидоны – не просто переходный возраст или фаза, что она такая и есть на самом деле. Но она, возможно, не знает, что если у нее хватит сил остаться той, кто она есть, скоро она превратится в очень редкого и прекрасного человека – такого, без которых мир не в состоянии обойтись и все равно старается их раздавить во что бы то ни стало.

Ну, это все, конечно, если Афуро еще не мертва.

Я сделал бы все, что в моей власти, чтобы она осталась в этом мире, но я торчал на этих задворках, а это доказывало, как мало власти у меня на самом деле было. Всего лишь аутсайдер в бетонном нигде, под автострадой в укромном уголке городского пустыря, и он только подчеркивал тщетность веры в то, что кто-то или что-то спасется от невидимой силы, которую Накодо называл переменами. Кудзима – прошлым, а Гомбэй – удачей. Сто лет назад по каналам спешили по делам радостные купцы. Шестьдесят лет назад здесь плыли трупы, поджаренные американскими бомбами. Несколько дней назад в воде бултыхался труп Миюки. Час назад здесь были Афуро и мистер Боджанглз. Плывут друг за другом события, мир меняется в большом и малом, настоящее превращается в прошлое, и вот он я – стою здесь и думаю, что ничего это не значит и никому не помогло.