Иэн Бэнкс - Канал грез

Однажды в школе, в кабинете физики, она пыталась соединить вместе два сильных магнита, северный полюс с северным и южный с южным, она потела и скрипела зубами, упиралась локтями в парту и наблюдала, как ее напряженные, дрожащие руки сжимали большие подковообразные куски металла, пытаясь не дать им увернуться, уйти в сторону, вывернуться из ее пальцев. Чувствуя, как слабеет, она вложила в последний рывок все свои силы и закричала, как выкрикивала, когда во время занятий кендо собирала для удара всю силу в нужную точку. Магниты скользнули один вдоль другого, вывернувшись из ее рук, словно живые, и с щелчком один из южных полюсов соединился с северным, так что в руках у нее оказался сплошной S-образный кусок металла. Ей потребовалось произвести над собой еще большее усилие, чтобы не швырнуть магниты на пол или просто не брякнуть ими о парту. Но она спокойно положила куски металла на место и немного склонила голову, как бы салютуя победе своего противника.

То же самое происходило и с ее страхом. Она пыталась вызвать его на борьбу, пригвоздить его, побороть… но он всегда уворачивался, ускользал даже тогда, когда она пыталась ухватить его, и вновь затаивался под оболочкой обыденной жизни.

И вот сейчас она стоит в аэропорту Нарита, ожидая вместе с остальными музыкантами оркестра NHK посадки на «джей-эй-элевский» «Боинг-747», отправляющийся в Лос-Анджелес. Вместе со всеми она сидела в зале ожидания, нервно болтала, пила чай, посматривала вверх на часы, то и дело сверяясь со своими наручными, поглаживала новую кожаную сумку, которую купила специально для этой поездки, стараясь успокоить холодные спазмы желудка.

Все вокруг знали, что она никогда раньше не летала, что она боится. Они старались отвлечь ее шутками, но она не могла заставить себя не думать о самолете; хрупкая труба алюминиевого корпуса; ревущие двигатели, извергающие огонь; прогибающиеся под тяжестью топлива крылья; шасси, которые… именно этот момент — моментальная картинка, запечатлевшая, как колеса отрываются от земли и самолет, задрав нос вверх, поднимается в небо, окончательно доконала ее. Это была мертвая точка, на которой остановились ее мысли. Она видела этот момент по телевидению и в кино много раз, она понимала, что в этом плавном движении есть своя грация, она готова была восхищаться авиаконструкторами и мастерством пилота, ей было известно, что этот маневр ежечасно проделывается во всем мире тысячи раз… но сама мысль о том, чтобы очутиться внутри этой немыслимо сложной конструкции в тот миг, когда она поднимается в воздух, все равно наполняла Хисако таким ужасом, от которого у нее начинали ныть кости.

Остальные пытались отвлечь ее разговорами. Один из молодых музыкантов оркестра сказал, что он тоже сначала очень боялся летать, но потом посмотрел статистику. Разве ты не знаешь, сказал он, что вероятность погибнуть в автомобильной катастрофе гораздо больше, чем разбиться на самолете?

«Но не тогда, когда ты летишь в самолете!» — хотелось закричать ей в ответ.

Тидзу и Яёй, ее соквартирницы, тоже из струнной группы, стали вспоминать о предыдущей поездке в Штаты, когда они были еще студентками. Какая это бескрайняя страна, и какая живописная; Йосемитский, Мохавский, Редвудский национальные парки… один штат как целая держава, необозримая и неминуемая, такое нельзя пропустить, не говоря уж о Скалистых горах и Большом каньоне, огромные плодородные равнины с пшеничными полями от горизонта до горизонта, целый океан колосьев; осенние краски Новой Англии, головокружительные вертикали Манхэттена. Такое нельзя пропустить. Невозможно. Она не должна пропустить это.

Стрелки часов толкали время вперед, словно два тончайших крыла.

И вот — время пришло. Сжимая свою новую сумку, она вместе со всеми встала. Они направились к туннелю. Она приподняла сумку и крепко обняла, как младенца. Сумка пахла сладко, роскошно и успокаивающе. На поле, залитом солнечными лучами, она увидела самолет: огромный, надежный, словно корабль у причала. Пристыкованный к терминалу двумя трапами у носа и хвоста, со свисающими под брюхом шлангами от крыльев к бензовозам. Сбоку, вплотную, стояла грузовая тележка, ее икс-образные подпорки возвышались над ходовой частью, достигая открытой дверцы в фюзеляже; два человека в ярко-красных комбинезонах с эмблемой «джей-эй-элев-ского» общепита закатывали в лайнер стеллажи с обедами в пластиковых упаковках. Приземистый плоский буксировщик замер под самым носом «боинга», мертвой хваткой облапив стойку переднего шасси. Множество других машин сновало возле неподвижной громады лайнера, будто хлопотливые слуги и оруженосцы царственного воина, снаряжающие своего величавого господина для единоборства с воздушным океаном.

Она шла, направляясь к туннелю. Ей казалось, что ее ногами управляет кто-то другой. Кожаная сумка запахла смертью животного. Она пожалела, что не взяла с собой таблетки, которые ей прописал доктор. Пожалела, что не напилась до потери сознания. Пожалела, что не сказала вовремя о том, что не может никуда лететь. Пожалела, что не догадалась вообще отказаться от этой работы. Пожалела, что не сломала ногу, что ее не свалил приступ аппендицита: все что угодно, лишь бы не садиться в самолет!

Туннель ее добил. Запах горючего, звук работающих моторов, размеренное движение людского потока, стремящегося по наклонному коридору без окон к последнему повороту, за которым его поджидает самолет. Устремив туда неподвижный взгляд, она остановилась, пропуская мимо себя движущуюся толпу. Шедшие впереди Тидзу и Яёй тоже остановились, они ей что-то говорили (но она не разбирала слов). Они взяли ее под руки и отвели в сторонку, и вот она, вся в холодном поту, стоит у стены коридора, трясясь в ознобе, вдыхая запах горючего, слушая усиливающийся рев двигателей и чувствуя, как наклонный пол выносит ее к заполняющемуся людьми лайнеру, не может уже ни думать, ни осознать до конца, что все это происходит с ней в действительности.

Так хорошо! Все шло так хорошо! Она вполне прижилась в оркестре, завела друзей, наслаждалась концертами и, если не считать самого первого концерта, не волновалась, записи бывали скучными, но в такие моменты можно переключиться на что-то отвлеченное; никто не ожидает от тебя вдохновенной игры на тридцатом повторе… У нее появились деньги и новая виолончель, ее мать гордилась ею; ее жизнь казалась надежно устроенной, а будущее представлялось интересным и радостным, и она все время спрашивала себя о том, что же тут может дать осечку, поскольку привыкла, что в жизни всегда одно уравновешивается другим, и вот оно так и случилось.

Ирония судьбы заключалась в том, что беда, восстанавливающая нарушенное равновесие, пришла изнутри, где Хисако была особенно уязвима. Ей никогда не приходилось выдумывать себе ложные оправдания, или питать призрачные надежды, или вырабатывать искусственные подпорки для своего самолюбия, как делают многие, чтобы худо-бедно справиться с жизненными трудностями.