Айзек Адамсон - Эскимо с Хоккайдо

Нога моя не ступала в воду с тех пор, как на вечеринке по случаю премьеры «Секс-призрака Вин-Чуня IV» меня угораздило спасти ручного шимпанзе Анны Вонг. Дневному Менеджеру я об этом рассказывать не стал, ограничившись добрым советом: если пьяный шимпанзе будет тонуть на ваших глазах, предоставьте его своей судьбе. Дневной Менеджер лишь кивнул – похоже, он так и подозревал.

По-настоящему на нервы мне действовали отнюдь не кошки и даже не молочный бассейн, а лестницы. Пользовать их было нельзя, потому что их ремонтировали. Понятия не имею, как можно пользовать лестницу, но объявление гласило: «Лестницы не пользовать. Сломано. Мы чинить. Персонал отеля «Кис-Кис» благодарит вас».

И вот я стою на пятом этаже, то бишь в «Кошачьей метрополии», на ковровой дорожке с узором в виде отпечатков лап, и дожидаюсь лифта. Я всегда избегаю лифтов. Терпеть их не могу, и это вовсе не иррациональная фобия. Я мог бы вам порассказать… впрочем, это уже другая история. Скажем так: у человека моей профессии хватает изобретательных врагов.

Двери лифта открылись, и передо мной предстал сухопарый старик в ливрее винного цвета. Безукоризненно стильное облачение, вплоть до шляпы-коробочки, нахлобученной под точно выверенным углом. Несмотря на сутулость, старикан оказался выше большинства японцев своего поколения – на глаз, судя по торчавшим из-под шляпы седым прядям, я дал ему шестьдесят с хвостиком. Он высунулся из лифта, волнообразно изогнул торс и попытался сложить губы в улыбку, позабытую двадцать лет назад.

– Я – Ночной Портье, – сообщил он.

Я кивнул ему и вошел в лифт. Вероятно, следовало поклониться, но при одной мысли о поездке в лифте хорошие манеры вылетели из головы. Они у меня и так не слишком стойкие; впрочем, это не страшно, ведь я – гайдзин [7]. Американцу прощается все, пока он не тычет хозяевам в глаза палочками для риса. Двери лифта сомкнулись.

Вместе с нами в лифте ехал тощий котенок с короткой шерстью. Мелкий такой, костлявый, дерганый. В кино его сыграл бы Стив Бушеми [8]. Наверное, ему то и дело роняли на хвост тяжелые чемоданы, или, катаясь целый день вверх-вниз, он испортил себе вестибулярный аппарат. Да уж, малышу не позавидуешь. Не знает, куда себя деть, точно подросток в комнате без телевизора.

Пока мы ехали, Ночной Портье явно ко мне присматривался, даже губы раздвигал, будто хотел заговорить, но лишь втягивал в себя воздух с присвистом и шлепал губами. Поначалу, услышав этот звук, я оборачивался к портье. Портье таращился на меня, я вежливо улыбался и снова утыкался взглядом в пол. Затем свист и чмоканье повторялись.

Мы остановились на четвертом этаже. Двери лифта открылись, хотя никто его не ждал, разве что две одинаковые мраморные кошки посреди пустого холла. Двери медленно затворились, и мы поехали вниз. Наконец Ночной Портье заговорил:

– Я думал, вы уже выехали.

Произнося свою реплику, он смотрел не на меня, а на числа, вспыхивавшие над дверью лифта, – люди всегда на них смотрят. Странно, что это место еще не додумались занять под рекламу.

– В смысле? – переспросил я.

– Я думал, вы уже выехали, – повторил портье.

– Нет, – усмехнулся я. – Только вчера въехал, так что какое-то время поживу.

Портье опять зашлепал губами. С таким влажным чмоканьем мясо отделяется от кости. Я заставил себя улыбнуться, когда портье подался вперед и уставился на меня, будто на загадочный дохлый мусор, выброшенный волной на берег.

Самая длинная поездка в лифте за всю историю Вселенной подошла к концу, двери распахнулись, и я увидел вестибюль, кишевший кошачьими статуями, картинами с изображениями кошек и живыми кошками, болтавшимися у всех под ногами. Не слишком типичный гостиничный вестибюль, но по сравнению с лифтом – прямо-таки оазис здравого смысла.

– Дэва маша [9], – попрощался я со стариком, не забыв на сей раз поклониться. Ночной Портье ограничился легким наклоном головы – при его сутулости это вполне сошло за поклон.

Обе сиамки, постоянно крутившиеся возле стойки дежурного, взирали на мое приближение со свойственной этой породе аристократической и высокомерной гримасой на заостренной мордочке. Звали их Либер и Штоллер, хотя лично я окрестил бы их Леопольдом и Лёбом [10]. Завидев меня, Дневной Менеджер широко улыбнулся, и я постарался отплатить ему той же монетой, целеустремленно направляясь к выходу.

– Вы всем удовлетворены, господин Чака? – окликнул он меня.

– Все прекрасно! – я слегка махнул рукой на прощание, однако Дневному Менеджеру этого было мало.

– Вы, кажется, успели познакомиться с Ночным Портье? Сегодня он дежурит и готов исполнить любое ваше желание.

– Замечательно! – сказал я, еще чуть-чуть продвигаясь к двери.

– А ваша соседка в порядке?

– Кошка? Да-да, отлично. Отличная кошка.

– Она – особенная, правда? – Менеджер засиял, будто новая монетка. – Шубка белая, как первый снег. Мы, конечно, не вправе оказывать кому-либо предпочтение, но перед этой кошкой я устоять не могу. Я всех кошек люблю, каждую по-своему, но эта – божественна, не правда ли? Царственные манеры.

Я выжал из себя улыбку.

– Знаете, – гнул свое Дневной Менеджер, – тысячу лет тому назад император Итидзё [11]присутствовал при рождении пяти белых котят и издал указ: растить их в его дворце в Киото как принцесс крови. Когда я смотрю на ее шубку, на ее осанку, мне приходит в голову: а что, если ваша кошка – прямой потомок тех царственных особ?

И при этой на редкость приятной мысли ангельское личико Дневного Менеджера расплылось в улыбке еще шире.

– Звезда помета, – ляпнул я.

Он изо всех сил постарался удержать на лице улыбку.

– Доброго вам вечера, сэр!

Я в сто первый раз кивнул и вышел на улицу.

Прогуливаясь по крошечному городишке, я почти не встречал прохожих. Не заметил ни одного офиса. Даже лапшевни не нашел. И оглянуться не успел, как снова очутился в номере отеля «Кис-Кис».

Ни с того ни с сего подумалось: уж не начал ли я стареть?

Вот так, вдруг.

Редактор намекал, что пора мне переходить на работу в «Генеразию Икс» – наш веб-журнал для демографической прослойки от 20 до 31 с половиной года. По словам редактора, это был бы вполне логичный следующий шаг. На это я мог сказать одно: нормальный журнал не может именоваться «Генеразия».

– Но это ведь не журнал, – напомнил он, – а веб-сайт.

generasiax.com.

Даже Сара – Сара, которая впервые появилась в «Молодежи Азии» дерзкой девятнадцатилетней девчонкой, панк-рокером, сплошь в пирсинге и с заветной мечтой – умереть, имея больше дырок в теле, чем у Джона Диллинджера [12], – даже Сара намыливалась в «Генеразию». И сколько б она ни отрекалась, я слышал, как в момент слабости она обмолвилась насчет «карьеры».