Иэн Бэнкс - Осиная фабрика

— Одновременно? Одновременно? О чем ты шепчешь? — закричал Эрик, его сдерживаемый голос стал грубым контральто.

— О, не кричи, — застонал я, положил руку на лоб, провел ею сквозь волосы и закрыл глаза.

— Я буду кричать, если захочу! — закричал Эрик. — Ты думаешь, почему я это делаю? А? Это собаки , ты маленький безмозглый мешок дерьма! У тебя совсем мозгов не осталось? Что случилось с твоими мозгами , Франки? Ты прикусил язык? Я сказал, ты прикусил язык?

— Не начинай стучать тр… — сказал я, вообще-то не в трубку.

— Ииииииииияяяррргггххх Влллиииааагггррллиииоооууррггхх! — Эрик плюнул и подавился воздухом, потом следовал звук трубки телефона-автомата, разбиваемой о стенки будки. Я вздохнул и осторожно положил трубку. Кажется, я просто не могу общаться с Эриком по телефону.

Я вернулся в свою комнату, пытаясь забыть моего брата, я хотел рано лечь спать, чтобы подняться вовремя для церемонии присвоения имени новой катапульте. Я подумаю о том, как лучше общаться с Эриком, когда я закончу это.

…Как корабль. Какой сумасошлатый.

С десяти лет я думал о себе, как о государстве, о стране или, по меньшей мере, как о городе. Мне казалось, что когда я иногда использовал разные подходы к идеям, поступкам и тому подобному, это было похоже на политические настроения, которые сменяют друг друга в стране. Мне всегда казалось, что люди голосуют за новое правительство не потому, что на самом деле согласны с его политикой, а потому, что хотят перемен. Они почему-то думают: все будет лучше при новом правительстве. Да, люди глупы, но их мнение основано скорее на настроении, капризе и атмосфере, чем на тщательно продуманных аргументах. Я ощущаю сходные процессы в собственной голове. Иногда мысли и чувства, которые у меня возникали, не совпадали друг с другом, и я решил, что внутри моего мозга сидит много разных людей.

Например, часть меня всегда чувствовала вину за убийства Блиса, Пола и Эсмерельды. Та же часть сейчас чувствует вину за месть невинным кроликам из-за одного кролика-негодяя. Но я сравниваю эту часть меня с оппозицией в парламенте или с критически настроенными газетами, которые действуют как совесть и тормоз, но не имеют власти и маловероятно, что они когда-нибудь ее получат. Другая часть меня — расист, вероятно, потому, что я почти не встречал цветных и мое знание о них основано на газетах и телевидении, где о черных всегда говорят во множественном числе и они виновны до тех пор, пока не доказано обратное. Эта часть меня сильна до сих пор, хотя конечно же я знаю об отсутствии логического объяснения расовой ненависти. Когда я вижу цветных в Портнейле, покупающих сувениры или остановившихся перекусить, я надеюсь, они спросят меня о чем-нибудь и я смогу показать, какой я вежливый и мой разум сильнее грубых инстинктов и воспитания.

Более того, не было необходимости мстить кроликам. Ее никогда нет, даже в большом мире. Я думаю, месть людям, которые лишь косвенно или в силу обстоятельств со злодеями, служит только для того, чтобы мстящие чувствовали себя лучше. То же и со смертной казнью: ты хочешь ее применения к кому-то, потому что тогда ты чувствуешь себя лучше, а потому, что она предупреждает преступления или тому подобный нонсенс.

По крайней мере, кролики не будут знать о Франке Колдхейме, который сделал с ними то, что он сделал, как группа людей знала бы о том, что с ними сделали плохиши, тогда бы месть, в конце концов, имела бы противоположный задуманному эффект, провоцируя, а не подавляя сопротивление. По крайней мере, я признаю: все, что я совершил, было сделано для поддержания моего эго, восстановления гордости и получения удовольствия, а не для спасения страны или восстановления справедливости или воздаяния почестей усопшим.

Так, были и части меня, смотревшие на церемонию присвоения имени катапульте с удивлением и даже презрением. В моей голове как бы интеллектуалы страны иронически посмеивались над религией, но не могли отрицать того эффекта, который она имела на народ. В ходе церемонии я размазал серу из ушей, соплю, кровь, мочу, пыль из пупка и грязь из-под ногтей по металлу, резине и пластику новой катапульты; затем провел ее боевое крещение холостым выстрелом по осе без Крыльев, ползающей по циферблату Фабрики и выстрелом по моей голой ноге, в результате которого я поставил себе синяк.

Части меня думали, что все это нонсенс, но они были в абсолютном меньшинстве. Остальной я знал — это работает . Дает силу, делает меня частью моей собственной вещи и моего места в жизни. Из-за этого я чувствую себя отлично.

Я нашел фотографию младенца Пола в одном из альбомов, которые я держу на чердаке и после церемонии я написал имя новой катапульты на обратной стороне фотографии, обернул ее вокруг железяки и закрепил кусочком изоленты, потом спустился с чердака и вышел из дома в холодную морось нового дня.

Я пошел на растрескавшийся конец стапеля, который был на северном конце острова. Я растянул резину катапульты почти до максимума и послал снаряд и фотографию над морем. Всплеска я не увидел.

Катапульте ничего не угрожает, пока никто не знает ее имя. Определенно, Черному Разрушителю это не помогло, но он умер из-за моей ошибки, а моя сила настолько велика, что когда она ошибается — такое редко, но все же случается, даже вещи, которые я наделил большой защитной силой, становятся уязвимыми. Опять же, тогда я чувствовал гнев по поводу ошибки и решимость предотвратить ее повторение. Это как наказать или расстрелять генерала, который проиграл битву или отступил с важной территории.

Ну, я сделал, что мог для защиты катапульты и хотя мне было жалко, что случившееся на Кроличьих Землях стоило мне оружия, которому я доверял, которое побывало со мной во многих битвах (говоря о значительной сумме из Бюджета Обороны, которое оно мне стоило), может быть, все к лучшему. Часть меня, допустившая ошибку с кроликом, позволив ему на время одержать надо мной верх, может по-прежнему быть где-то близко, если подробный самоанализ не нашел ее. Некомпетентный или промахнувшийся генерал был отправлен в отставку. Возвращение Эрика может потребовать от меня максимальных эффективности, реакции и силы.

Было еще очень рано и хотя туман и морось должны были заставить меня почувствовать себя размякшим, после церемонии я был в хорошем, уверенном настроении.

Мне хотелось Бега, поэтому я оставил свитер около Столба, у которого я был, когда Диггс принес новости, плотно затолкал катапульту между штанами и ремнем. Я туго завязал ботинки, проверив перед этим носки, которые должны быть без морщин, потом медленно протрусил по линии твердого песка между линиями водорослей оставленных приливом. Мелкий дождик начинался и прекращался, красный и нечеткий диск солнца иногда был виден сквозь туман и облака. Я повернул по направлению слабого северного ветра. Я ускорялся постепенно, входил в ритм легкого бега с широким шагом, который заставил мои легкие правильно работать и подготовил мои ноги к более серьезной нагрузке. Мои руки со сжатыми кулаками двигались в плавном ритме, посылая вперед сначала кулак, потом противоположное ему плечо. Я глубоко дышал, топая по песку. Добежав до распадавшейся на мелкие рукава перекатывающейся по песку реки, я изменил ритм бега, чтобы легко перескочить через отдельные рукава. Когда я закончил с ними, я опустил голову и увеличил скорость. Моя голова и кулаки били по воздуху, ноги сгибались, летели, опирались и отталкивали.